Media
taz

«Восточные немцы — это тоже мигранты»

Тема массовой миграции в Германии несколько лет не сходила с первых полос СМИ, причем как немецких, так и иностранных. На этом фоне впервые в послевоенной истории страны в парламент попала правопопулистская партия — «Альтернатива для Германии», занявшая третье место на выборах в бундестаг в 2017 году, а также второе по результатам выборов осенью 2019 года в трех федеральных землях на востоке Германии, на территории бывшей ГДР. Между тем массовая иммиграция — совсем не новый феномен для Германии.

История массовой иммиграции в современную Германию началась задолго до событий 2015—2016 годов. Экономический бум конца 50-ых годов XX века в ФРГ совпал с послевоенной демографической ямой и породил потребность в дополнительной рабочей силе. С начала 60-ых годов ФРГ заключает серию договоров о привлечении иностранной рабочей силы — с Турцией, Италией, Югославией. Именно приглашенных оттуда работников стали называть гастарбайтерами — «приглашенными рабочими».

Напротив, в ГДР, доля мигрантов была крайне низка: в 1989 году в Восточной Германии проживало чуть больше 191 тысячи иностранцев при общей численности населения в 16 миллионов человек. После объединения Германии ситуация не изменилась радикально: в 2017 году 95,6% людей с мигрантскими корнями проживали на западе страны и в Берлине.

Профессор Берлинского университета имени Гумбольдта Наика Форутан, сама родившаяся в семье коренной немки и выходца из Ирана, считает, что жители бывшей ГДР сами в некотором смысле мигранты. «Мигранты покидают свою родину, а в случае с восточными немцами родина покинула их», — говорит она в интервью Даниэлю Шульц, корреспонденту taz, выросшему в ГДР.

Вопреки распространенным в конце 80-ых годов ожиданиям, для многих из тех, кто родился, вырос и сделал карьеру в ГДР, воссоединение принесло не только приобретения, но и потери. Согласно опросам общественного мнения, проводившимся вскоре после объединения, более трети чувствовали себя в новом для них обществе «ненужными». Во многих местах воцарились бедность и страх перед будущим.

Неудивительно, что столкнувшись с безработицей и отсутствием перспектив, многие восточные немцы — четверть населения бывшего ГДР — предпочли уехать в западную часть Германии. Лишь в 2017 году, почти через 30 лет после событий 1989 года, приток населения с Запада на Восток оказался равен оттоку с Востока на Запад. Сегодня, почти 30 лет после объединения, разрыв между экономическим развитием востока и запада уменьшается, но все еще существует.

Source taz

Наика Форутан © Heinrich Böll Stiftung/wikimedia CC BY-SA 2.0

taz am wochenende: Госпожа Форутан, вы исследуете миграционные процессы. Почему в сферу ваших интересов попала Восточная Германия?

Наика Форутан: Восточные немцы в нашей стране часто сталкиваются с тем же, что и мигранты: c утратой родины, тоской по местам из своего прошлого, пренебрежением к себе со стороны окружающих, с чувством, что они чужие. Странно, что эта проблема до сих пор замалчивается.

Однако предыдущий федеральный президент был родом из Восточной Германии, а пост канцлера уже многие годы занимает уроженка ГДР.

Барак Обама тоже был президентом США, но дискриминация по цвету кожи от этого никуда не делась. Возьмите премьер-министров федеральных земель бывшей ГДР, президентов восточногерманских университетов, членов советов директоров крупнейших немецких предприятий, дипломатов — бо́льшая часть родом из Западной Германии. Состояние среднего домохозяйства на западе страны составляет около 140.000 евро, а на востоке — 61.200 евро. Обещанное равенство не воплотилось в жизнь.

Обещанное равенство не воплотилось в жизнь.

Тринадцать лет назад, когда я начал работать в taz, я как-то сказал коллеге из Западной Германии, что иногда чувствую себя мигрантом в собственной стране. Она ответила, что все это глупости и абсолютно несравнимые вещи. Я действительно тогда ляпнул глупость?

Вы высказали то, что ощущают многие восточные немцы, и ничего глупого здесь нет. Ваша коллега так отреагировала, потому что не хотела, чтобы вы сравнивали себя с людьми, которые прожили в Германии уже шесть десятков лет, и несмотря на это каждый день сталкиваются с проявлениями расизма. Негодование вашей коллеги понятно, но ощущение утраты родины и невозможности полноценной интеграции в общество хорошо знакомо как восточным немцам, так и многим давно живущим здесь мигрантам и их детям.

Чем обусловлено такое сходство?

Восточные немцы — в известном смысле тоже мигранты: мигранты покидают свою родину, а в случае с восточными немцами родина сама покинула их. Это запустило в их сознании схожие процессы, например, стремление к приукрашиванию своих воспоминаний. K идеализации прошлого — как и к чувству стыда за свое происхождение — склонны и многие мигранты. Интеграция осложнена еще из-за того, что людям не хватает признания.

Даже претензии порой предъявляются одинаковые.

Верно. И турок, и итальянцев, и восточных немцев западные немцы часто обвиняют в том, что те так и не научились нормально работать. То же самое с реакцией на разговоры о неравенстве. Если эту тему поднимает восточный немец, то он превращается в «нытика», а если мигрант - то «он встал в позу жертвы». Похожи и упреки в нежелании интегрироваться, в социальном иждивенчестве и в безбедной жизни за счет других граждан — вплоть до обвинений в неприспособленности к демократии.

Интеграция осложнена еще из-за того, что людям не хватает признания.
 

Есть ли среди ваших друзей и коллег те, кто считает, что не стоит заниматься исследованием проблем восточных немцев, ведь мигранты и так дают достаточно материала для изучения? 

Нет, напротив, они тоже понимают, что ситуация схожая. И, кроме того, политических изменений может добиться только сильный стратегический альянс — например, объединение социальных групп, которые на себе ощущают неравенство при распределении общественных благ. Подобный постмигрантский альянс мог бы побороться за равенство для всех членов общества.
 
Меньшинства зачастую не сотрудничают, а соперничают между собой: например, у многих мигрантов сложилось впечатление, что после объединения Германии восточные немцы получили значительно больше привилегий.

Это в первую очередь берлинский феномен потому что здесь восточные немцы и берлинцы с мигрантскими корнями особенно тесно соприкасаются друг с другом. Но вы, конечно, правы: каждая из этих социальных групп пытается отчасти компенсировать свою стигматизацию за счет принижения другой. При этом мигранты оказываются в заведомо проигрышной позиции, потому что не могут оперировать аргументом о национальной идентичности.

В последнее время все чаще говорится о том, что к мнению восточных немцев следует, наконец, прислушаться. Но, собственно говоря, почему это нужно делать? Ведь большинство жителей Восточной Германии, судя по всему, тоже не горит желанием вникать в нужды мигрантов и беженцев?

Не уверена, что таких граждан и вправду большинство, однако до сих пор практически никто не пытался наладить коммуникацию между мигрантами и восточными немцами. При этом постоянно говорить о том, что восточные немцы — праворадикалы, очень опасно: в научных работах об антимусульманских движениях ясно показано, к каким последствиям приводит перенос позиции меньшинства на всю социальную группу.

До сих пор практически никто не пытался наладить коммуникацию между мигрантами и восточными немцами.

И что это за последствия?

Культивируя представление о Восточной Германии как оплоте расизма, мы воздействуем и на тех жителей Востока, которые расистами не являются. И в какой-то момент они вдруг тоже занимают оборонительную позицию — как это было в случае с мусульманами.
 
Мусульмане стали оправдывать террор?

Нет, они возмутились тем, что их стригут под одну гребенку, и стали защищать религию, которая раньше была для многих не столь уж важной. Их возмущение стало отправной точкой для формирования мусульманской идентичности. Аналогичные чувства сейчас становятся основой и новой восточногерманской идентичности. Я недавно прогуливалась с соседкой, она выросла в Дрездене
 
...ну да, Дрезден, все понятно...

...да-да, она выросла в Дрездене, защитила в ГДР диссертацию о феминизме, но после объединения Германии уехала, вышла замуж и теперь живет в Баварии. Абсолютно западная немка по своей сути. И вот она мне призналась, что ей впервые в жизни захотелось проголосовать за «Левых». Раньше это было немыслимо, эта партия у нее ассоциировалась с диктатурой, но характер сегодняшней дискуссии о восточных немцах возмущает её. Она воспринимает все эти разговоры как коллективное унижение.

С недавних пор я все чаще слышу подобное от своих земляков.

Я ей сразу сказала, что если она об этом заявит открыто, то все будут говорить: «Это все из-за того, что ты из Дрездена и не хочешь признавать, что там много расистов». То же самое всегда происходит, когда мы [граждане Германии мусульманского происхождения – прим.ред.] указываем на то, что выпады в сторону ислама имеют расистский характер. В ответ нам говорят, что мы просто хотим защитить своих, и спрашивают: «Может быть, вы еще скажете, что в исламе нет ничего антисемитского»?

Расистские настроения разделяют далеко не все, а вот то, как эту ситуацию освещают в обществе, влияет, действительно, на всех.

И как вы реагируете?

Я спрашиваю, в свою очередь: «Разве одно как-то связано с другим?». Я не пытаюсь отрицать, что среди мусульман распространены антисемитские настроения, а моя подруга не пытается отрицать, что в Восточной Германии существует расизм. Она просто хочет сказать, что расистские настроения разделяют далеко не все, а вот то, как эту ситуацию освещают в обществе, влияет, действительно, на всех.
 
Таким объяснениям я тоже не очень верю. Я вырос в той части Германии, где элиты всегда говорили: «У нас нет ультраправых радикалов, это общенемецкая проблема». Однако под этим они подразумевали «общенемецкая — значит, не наша».

Вы действительно полагаете, что критика бывшей ГДР все эти тридцать лет была конструктивной? Зачастую всё происходило так, будто цивилизованные люди разговаривают с дикарями, и неудивительно, что последние хотят снять с себя всякую ответственность. Но посмотрите – кто теперь борется с расизмом и неонацистскими объединениями?
 
Те же восточные немцы.

Вот именно — гражданские инициативы и местные НКО. Они работают точно так же, как мусульманские женщины, которые объединяются, чтобы бороться с домашним насилием и вести профилактическую работу среди своих. Деятельность восточногерманских активистов нужно поддерживать. Объединив восточногерманский антинационалистический нарратив с критикой расизма и общественной дискриминации, можно добиться существенного прогресса в решении общественных проблем. Сейчас же действия многих либералов и левых контрпродуктивны. 
 
Вы про каких левых?

Например, про представителей СДПГ и «Левой партии», которые трубят о том, что за женской и мигрантской повесткой все позабыли о классовой борьбе. Они демонстрируют презрение по отношению к космополитам в верхах, якобы оторванным от действительности, но не замечают, насколько подобное обвинение резонирует с антисемитским дискурсом о «безродных космополитах». Все это разделяет тех людей, которые могли бы вместе бороться против неравенства.

Борьбу с дискриминацией по полу и происхождению невозможно отделить от классовой борьбы

А что плохого в том, что члены СДПГ снова обратят свое внимание на рабочий класс?

Ничего, но вдумайтесь — кто сегодня составляет тот самый рабочий класс? Кто мало зарабатывает? В первую очередь — мигранты, потом восточные немцы и матери-одиночки. Борьбу с дискриминацией по полу и происхождению невозможно отделить от классовой борьбы, это популистский миф. 
 
Вы только что сказали, что многие мигранты имеют рабочие специальности. Деиндустриализация Рурской области затронула мигрантские сообщества в такой же мере, как деиндустриализация Восточной Германии затронула ее жителей?
 
ФРГ привлекала рабочие руки из-за границы, а когда нужда в них отпала, то было сказано: «Пусть идут в сферу обслуживания». Эта попытка была заведомо обречена на провал хотя бы из-за отсутствия у этих людей нужных языковых навыков. Общество, тем не менее, объяснило неудачу нежеланием мигрантов искать работу. Ну а если кто-то не ищет работу, значит он не хочет интегрироваться.
 
Или просто ленив. Именно в этом моих родителей после объединения Германии часто обвиняли западные немцы. Я еще помню, как меня в детстве это обижало.

Да, плановая экономика была непродуктивной, но через эту призму западногерманское общество «исторических победителей» стало смотреть на самих восточных немцев: «Ну они же там на своей работе просто отбывали свои часы и ничего не делали!» До сих пор про людей на востоке страны говорят, что они работают непродуктивно, — как и про мигрантов. 

Я всегда хотела быть немкой, а мои дети снова чувствуют себя иностранцами.

В юности мне очень хотелось защитить родителей от этих нападок: они казались мне такими слабыми и беззащитными перед лицом всего нового.

Ровно то же самое мы наблюдаем и у мигрантов. Их первое поколение приехало в страну без знания языка, без понимания того, как здесь устроена жизнь, но зато с готовностью много и хорошо трудиться. Второе поколение защищало своих родителей от нападок враждебного окружения, а сами родители пытались дать детям образование как шанс на лучшую жизнь. У кого-то это получилось, а у кого-то осталось несбыточной мечтой из-за нехватки связей и ресурсов.
 
А как дело обстоит сейчас?

Третье поколение вопрошает: «Ну и чего вы добились? Два поколения пахали как проклятые, а мы до сих пор на дне». Мой сын недавно сказал: «Мы, иностранцы». Я переспросила: «Иностранцы? У тебя какой паспорт?» Он ответил: «Немецкий». Я говорю: «Ну, тогда ты не иностранец». А он мне: «Нет, мама, у тебя на работе, в центре Берлина, это называют «иммигрантским происхождением». Мы как были иностранцами, так и остались». Знаете, я всегда хотела быть немкой, а мои дети снова чувствуют себя иностранцами.
 
Что же с нами происходит?

В обществе что-то бродит – отпор, сопротивление. Люди встают на оборонительные позиции.
 
Этого стоит бояться?

Этот отпор не обязательно должен быть антидемократичным, но он очень эмоционально заряжен и в очень большой степени основан на идентичности.
Нам придется научиться работать с этим протестом, прислушаться к общественным настроениям, убрать из них всю накопившуюся ненависть, а потом попробовать что-то поменять, чтобы положить конец многолетней дискриминации и социальной изоляции.
 
Увидим ли мы подобный отпор в Восточной Германии?

Кое-где она уже наблюдается, но параллельно с этим будут возникать объединения и организации с конструктивной позицией, как это было в случае с мусульманами в Германии. Я продолжаю утверждать, что нам нужны новые стратегические альянсы. В одиночку выиграть битву за равенство невозможно.

Related topics

Gnose

Иван Тургенев

«С высоты европейской цивилизации можно еще обозревать всю Россию». 28 октября 1818 родился Иван Тургенев. Кирилл Зубков рассказывает, как Тургенев стал посредником между русской и европейской литературой.

Gnose

Чем отличаются восток и запад Германии

«Мы – один народ», – скандировали демонстранты в ГДР перед падением Берлинской стены в 1989 году. 30 лет спустя различия между восточными и западными немцами остаются важнейшей темой общественных дискуссий о немецком воссоединении. Кого можно назвать восточным или западным немцем? И в чем заключаются характерные «восточногерманские» черты?

Gnose

Нефть — культурно-исторические аспекты

Злополучное «ресурсное проклятие» состоит не только в том, что блокирует модернизацию экономики и демократизацию политической жизни. Оно блокирует наступление будущего, превращая настоящее в утилизацию прошлого. Илья Калинин о национальных особенностях российского дискурса о нефти. 

Gnose

Война на востоке Украины

Война на востоке Украины это военный конфликт между Украиной и самопровозглашенными республиками ДНР и ЛНР. Украина утверждает, что Россия поддерживает сепаратистов, посылая на Украину военных и оружие, Россия отрицает эти обвинения. В результате вооруженного конфликта погибло более 12 000 человек. Несмотря на приложенные усилия, перемирие до сих пор не было достигнуто.

Gnoses
en

Чем отличаются восток и запад Германии

Вечер 9-го ноября 1989 года: сотни людей танцуют на Берлинской стене – одном из самых ярких символов политической иконографии 20-го века. Совершенно незнакомые люди с востока и запада падают в объятия, вся Германия охвачена пылом энтузиазма, словосочетание «Мы – один народ» становится главным лозунгом падения Берлинской стены и воссоединения Германии.

Спустя три десятилетия, различия между востоком и западом Германии все чаще оказываются в центре внимания немецкой общественности: большинство западных (69 %) и восточных немцев (74 %) по-прежнему видят их1. В связи с электоральными успехами правопопулистской партии АДГ на территории бывшей ГДР все больше журналистов, ученых и политиков задаются вопросом, удалось ли достичь единства Германии на самом деле.

Различия между востоком и западом нередко объясняются восточногерманским прошлым: социализация при репрессивной диктатуре Социалистической единой партии Германии (СЕПГ) якобы закрепила сформированный в условиях авторитаризма менталитет восточных немцев на десятилетия вперед. Говорят также и о шоке от капитализма в период потрясений в 1990-е годы, который многие граждане ГДР не смогли преодолеть2. Наконец, согласно еще одной точке зрения, причина в том, что Восточная Германия не пережила революцию 1968 года, в то время как в Западной Германии она привела к глубоким изменениям в ценностях.

Хотя такие объяснения и содержат важные догадки о различиях между востоком и западом, ряд ученых отмечают, что таким образом проблема нередко упрощается – не в последнюю очередь потому, что не совсем понятно, в чем же на самом деле заключаются сегодня особые «восточногерманские черты».

 

1989 год – восточные и западные немцы на Берлинской стене возле Бранденбургских ворот © Lear21/wikipedia CC BY SA 3.0

В период с 1991 по 2017 год почти четверть прежнего населения ГДР переехала на запад — около 3,7 миллионов человек.3 Многие из них говорят, что сами никогда ранее не идентифицировали себя как «осси» (уничижительное название восточных немцев) и такими их сделали на западе. Там их называли «вечно жалующимися осси» (Jammerossis) и приписывали общий менталитет «жертв».

После глубоких преобразований (и люстрации) на территории бывшей ГДР на многие руководящие должности в государственных учреждениях и бизнесе были назначены сотрудники из западных федеральных земель. Так появился термин «бессервесси» – каламбур из Besserwisser (умник) и Wessi (разговорное название западных немцев). 

По словам историка Франка Вольфа, в ходе такой стигматизации возникли контридентичности, особенно ярко проявившиеся в 1990-е годы. В начале нового тысячелетия они сгладились, но рост популярности АдГ на территории бывшей ГДР создает новую стигматизацию по признаку восток-запад4: многие люди, выросшие в Западной Германии, видят в востоке «безнадежную проблемную зону внутри консолидированной западногерманской демократии. С другой стороны, немало восточных немцев прибегают к самовиктимизации в качестве стратегии политики идентичности»5.

«Жизнь на руинах социализма»

Сегодня в новых федеральных землях проживают около 14 миллионов человек, и, согласно проведенному в августе 2019 года опросу, 23 % избирателей на выборах в Бундестаг проголосовали бы за АдГ, если бы выборы состоялись в ближайшее воскресенье; на втором месте идет партия ХДС с 22 %6.
Хотя в абсолютных числах АдГ имеет гораздо больше сторонников на западе, дебаты об успехах этой партии разворачиваются в первую очередь вокруг процентов на востоке страны.

Чтобы объяснить относительно высокую долю избирателей АдГ на востоке, многие исследователи ищут исторические причины. 

Согласно одному из объяснений, во время холодной войны ГДР была самым успешным опытом строительства государственного социализма среди стран советского блока: относительно высокий уровень индустриализации, доходы населения выше, чем в других странах Восточной Европы, гораздо меньше дефицита. Иными словами, уровень жизни в ГДР был сравнительно неплохим.

Но чем выше взлет, тем больнее падение: «жизнь на руинах социализма» (Светлана Алексиевич) оказалась особенно тяжелой, считают многие историки и социологи. В ходе преобразований восточные федеральные земли пережили то же, что и другие восточноевропейские страны: закрытие заводов, массовые увольнения и безработица привели к обеднению большой части населения. К этому добавилось так называемое «колониальное унижение»: например, восточногерманские дипломы технических вузов, превратились в макулатуру, потому что в большинстве своем не могли конкурировать с западногерманскими. Социальное положение большой части населения резко ухудшилось, в том числе и в связи с обширной люстрацией. Бывший канцлер Гельмут Коль обещал «выравнивание условий жизни» и «цветущие ландшафты» – и поскольку ничего этого до сих пор нет, многие исследователи говорят о неоправдавшихся ожиданиях. Таким образом, в восприятии людей падение здесь было гораздо глубже, чем в других странах Восточной Европы7.

Другие ученые, напротив, утверждают, что ситуация для бывших граждан ГДР была не такой острой, ведь после воссоединения Германии они оказались в государстве с социально-ориентированной рыночной экономикой, в то время как экономика других восточноевропейских стран была преобразована в обыкновенную рыночную. В общей сложности с 1990 года в бывшую Восточную Германию было направлено около 1,6 триллиона евро государственных средств, причем большая часть – в социальную сферу, например на пенсии8. Пенсии и другие чистые доходы как в абсолютном выражении, так и по паритету покупательной способности на территории бывшей ГДР по-прежнему ниже, чем на западе9. Но все же это в среднем около 20 тысяч евро в год, что значительно больше, чем в других постсоциалистических странах10.

Что такое «восток»?

Глубокое падение или мягкое приземление – в конце концов, все зависит от психологических переживаний конкретного человека: попытка обобщить индивидуальный опыт потери статуса, разочарования и унижения, создав из всего этого коллективную восточногерманскую идентичность, содержит много ловушек. А объяснять с помощью этой предполагаемой идентичности успехи АдГ на выборах – еще более проблематично.

Следует признать, что связь между правыми взглядами и позитивным отношением к ГДР действительно существует11. Это отношение может выражаться и в так называемой «остальгии», и в поддержке авторитарных структур. Однако не самый успешный опыт адаптации либеральных ценностей можно найти и в некоторых регионах на юге Германии: «Там тоже воображаемый мир благополучной баварской или швабской жизни пятидесятилетней давности становится источником ориентиров, способствующих выбору АдГ»12.

Наконец, проблематична сама категория «восточногерманского», что подтверждается простым арифметическим расчетом: в 1991 году в бывшей ГДР проживало около 16 миллионов человек. К 2017 году на запад переехало около 3,7 миллионов человек и около 2,5 миллионов — в обратном направлении13. Хотя эти группы, безусловно, частично пересекаются, демографические перемены налицо, особенно с учетом размеров населения ГДР. 

Между тем в результатах выборов, как и социологических опросов, не дифференцируют немцев, переехавших с запада на восток и наоборот. Кроме того, за последние тридцать лет произошло смешение образов жизни, и уже хотя бы благодаря появлению такой эклектичной категории, как «восси», шаблонная характеристика «восточногерманский» уже не может считаться таким четким разграничителем. Более того, принимая во внимание, что на выборах в Бундестаг 2017 года за АдГ проголосовали 9 % женщин и 16 % мужчин, кому-то может показаться, что дифференциация между женщинами и мужчинами более продуктивна с научной точки зрения, чем разница между Востоком и Западом. Однако этот вопрос пока остается без внимания, как в научном дискурсе, так и в застольных беседах.

Успехи АдГ

Также практически не ведется дискуссия о самой дискуссии: в какой степени сами различия между востоком и западом могут быть конструкциями, которые становятся своего рода самосбывающимся пророчеством? По мнению немецкого историка Патриса Путруса, чем чаще подчеркивается эта разница, тем больше смыслов производится, а это содействует созданию некого эссенциализма, закрепляющего «восточногерманскую идентичность». Что, в свою очередь, и способствует дальнейшей поляризации: «Именно опыт социологического разделения уже после воссоединения Германии содержит нечто, что может культивировать объединяющую восточногерманскую идентичность»14. По словам историка, индивидуальный опыт в бывших восточногерманских федеральных землях слишком разнообразен, чтобы пренебрегать им в пользу большого нарратива жертвы. А ведь именно этот нарратив обеспечивает успех АдГ в Восточной Германии.

Таким образом, концентрация на различиях – это, в какой-то степени, замкнутый круг. Кроме того, она отвлекает внимание от множества общих черт: более трех четвертей всего немецкого общества, в том числе на востоке, не проголосовали за АдГ, примерно столько же людей удовлетворены работой демократических институтов в стране и положительно оценивают членство Германии в ЕС15.


1.spiegel.de: Umfrage zur deutschen Einheit. Ostdeutsche sehen Wiedervereinigung positiver 
2.Marcus Böick, Kerstin Brückweh: Einleitung „Weder Ost noch West“ zum Themenschwerpunkt über die schwierige Geschichte der Transformation Ostdeutschlands 
3.zeit.de: Ost-West-Wanderung: Die Millionen, die gingen  
4.cicero.de: „Die ‚Mauer in den Köpfen‘ wird gerade wieder gebaut“  
5.Florian Peters: Der Westen des Ostens. Ostmitteleuropäische Perspektiven auf die postsozialistische Transformation in Ostdeutschland 
6.sueddeutsche.de: Umfrage: AfD im Osten stärkste Kraft - CDU im Westen 
7.Florian Peters: Der Westen des Ostens. Ostmitteleuropäische Perspektiven auf die postsozialistische Transformation in Ostdeutschland 
8.bundestag.de: Transferzahlungen an die ostdeutschen Bundesländer 
9.gfk.com: Kaufkraft Deutschland 2018 
10.lvt-web.de: Studie GfK Kaufkraft Europa 2017: Den Europäern stehen 2017 im Schnitt 13.937 € für ihre Ausgaben und zum Sparen zur Verfügung 
11.Heinrich Best, Trends und Ursachen des Rechtsextremismus in Ostdeutschland, in: Wolfgang Frindte u.a. (Hg.), Rechtsextremismus und „Nationalsozialistischer Untergrund“, Wiesbaden 2016, стр. 119-130, зд. стр. 126 
12.Frank Bösch: „Sonderfall Ostdeutschland?“ Zum Demokratieverständnis in Ost und West 
13.zeit.de: Ost-West-Wanderung: Die Millionen, die gingen 
14.taz.de: Historiker zu Ostdeutschen und Migranten. „Blind für rassistische Motive“ 
15.europarl.europa.eu: 8 von 10 Deutschen halten EU-Mitgliedschaft für eine gute Sache 
Related topics
Gnose

Иван Тургенев

«С высоты европейской цивилизации можно еще обозревать всю Россию». 28 октября 1818 родился Иван Тургенев. Кирилл Зубков рассказывает, как Тургенев стал посредником между русской и европейской литературой.

Gnose

Нефть — культурно-исторические аспекты

Злополучное «ресурсное проклятие» состоит не только в том, что блокирует модернизацию экономики и демократизацию политической жизни. Оно блокирует наступление будущего, превращая настоящее в утилизацию прошлого. Илья Калинин о национальных особенностях российского дискурса о нефти. 

Gnose

Война на востоке Украины

Война на востоке Украины это военный конфликт между Украиной и самопровозглашенными республиками ДНР и ЛНР. Украина утверждает, что Россия поддерживает сепаратистов, посылая на Украину военных и оружие, Россия отрицает эти обвинения. В результате вооруженного конфликта погибло более 12 000 человек. Несмотря на приложенные усилия, перемирие до сих пор не было достигнуто.

more gnoses
Motherland, © Tatsiana Tkachova (All rights reserved)