Став одним из основных ресурсов мировой экономики XX–XXI веков, нефть оказалась одним из значимых объектов культурной рефлексии. Западный дискурс о нефти носит, как правило, катастрофический характер: нефть становится воплощением человеческой жадности и открывает перспективу экологической катастрофы. Традиция, заложенная в романе Эптона Синклера Нефть (1927), продолжает работать до сих пор, вдохновляя не только писателей и кинематографистов¹, но и экологических активистов, и социальных исследователей, занимающихся отношениями между транснациональными корпорациями и малыми народами, проживающими в местах нефтедобычи². 

Национальный дискурс о нефти

Иным образом обстоит дело с российским национальным дискурсом о нефти, причем не только в его официальной версии. Отличительной особенностью российской традиции осмысления феномена нефти является то, что оно носит отчетливо позитивный характер. За редкими исключениями жирные и тягучие потоки нефти завораживают даже тех, кто критикует ее роль в российской истории последнего столетия. 
     
Нефть, являясь основой экономики СССР и современной России, оказывается особенно привлекательной для различных «символических инвестиций» со стороны культуры. Феномен нефти, будучи передан через такие метафоры, как «кровь земли» или «черное золото», осмысляется не только как главный источник энергии, но как двигатель самой истории, как ресурс реализации национальной программы, как материя, заполняющая собой пустующий резервуар национальной идеи. С конца 1990-х — начала 2000-х годов возник целый корпус литературных текстов и кинофильмов, отличающихся друг от друга своей поэтикой, но так или иначе мифологизирующих проблематику земных недр и минеральных ресурсов (среди наиболее ярких можно назвать поэму Алексея Парщикова Нефть (1998); романы Александра Иличевского Перс (2009); День опричника (2006), Сахарный Кремль (2008), Теллурия (2013) Владимира Сорокина; Македонская критика французской мысли (2003), Священная книга оборотня (2004) и Ампир “В” / Empire “V” (2006) Виктора Пелевина). У этих символических интервенций была однако долгая предыстория. 

Из мира геологии в мир истории

В начале 1930-х годов проблема энергетических ресурсов была сформулирована как ключевая проблема советской индустриализации и пятилетнего планирования. Наряду с каменным углем нефть становится одним из наиболее востребованных источников энергии. В 1930-м году в Москве создаются Институт нефти и Государственное научно-техническое нефтяное издательство. Два года спустя выходит обобщающая работа основателя института профессора Ивана Губкина, носящая скорее алхимически-метафизическое, нежели естественно-научное название — Учение о нефти. В этой книге ставятся не только геологические вопросы разведки и разработки нефтяных месторождений, но и подробно описываются законы происхождения нефти. Генеалогия нефти вписывается Губкиным в общие процессы эволюции, — перехода от органического (древних растений и микроорганизмов) к неорганическому (химическому соединению, нефти), которое затем должно быть преобразовано в социальное, став, в свою очередь, энергетической основой строительства социализма. Нефть выступает здесь не только в качестве важнейшего минерального ресурса, но и в качестве символического шифтера, диалектически включающего процессы доисторического природного развития в движение истории³. В результате нефть начинает говорить на языке исторического и диалектического материализма, совершая скачок из мира геологии в мир истории.  
Если для сталинской эпохи нефть была ресурсом индустриализации и «построения социализма в одной, отдельно взятой стране», то начиная с конца 1950-х нефть и газ стали выступать экономическими инструментами проведения курса, реализующего социалистический геополитический проект. Та же нефть — точнее, цены на нефть — рассматривается как один из важных факторов провала этого проекта, ответственный за политический распад Советского Союза и всего Восточного блока, равно как и за дискредитацию самой социалистической идеи⁴. 

Позднее, уже в середине 2000-х, нефть превратится в один из ресурсов ностальгического переживания утраченного социального оптимизма и былого политического величия, ассоциируемых с советским прошлым⁵. В этой исторической перспективе активное развитие нефтегазового сектора в современной России может быть осмыслено и как попытка реванша, и как симптом зависимости от недавнего прошлого. 

Нефть как национальная идея

В современной России нефте- и газодобывающая отрасли не только функционируют как один из немногих источников дохода, но и превращаются в важный компонент национальной идеи. В несколько упрощенной форме она состоит в осознании природных богатств как доказательства национального превосходства, удостоверяющего претензии на политическое могущество. Как и прежде, природные ресурсы кладутся в основу геополитических планов построения сверхдержавы. Но в отличие от 1970–1980-х годов Россия 2000–2010-x уже не может предложить миру какой-то универсалистской идеи, подобной коммунизму, инвестировав в нефть, газ и инфраструктуру их транспортировки весь свой политический и идейный потенциал и возложив на них стратегические надежды. Если в советском прошлом нефть была средством реализации идеологической программы, направленной в будущее, в постсоветском настоящем она стала своеобразным ферментом, скрепляющим социальную ткань, универсальной смазкой, обеспечивающей работу социальных интеракций. 
Система социальных обязательств государства работает исключительно благодаря нефтегазовой ренте, благодаря которой доходы от продажи энергоносителей, обогащая прежде всего элиту, частично перераспределяются между всеми гражданами Российской Федерации. И чем дальше от источника этой ренты находится конкретный человек, тем меньше он получает.      
Известный российский историк Александр Эткинд описывает ситуацию следующим образом. Политэкономия ресурсного государства делает элиту независимой от населения, позволяя ей выстраивать свое благополучие и стабильность не на сборе налогов (предполагающем наличие взаимных обязательств), а на контроле за доступом к природным ресурсам и распределением доходов от их продажи. Специфический тип государственного управления, который может быть выделен на основе этой политэкономической схемы, превращает население в избыточный структурный элемент, лишь снижающий эффективность нефтегазовой корпорации, к идеальной модели которой стремится такое государство: «С точки зрения государства, живущего экспортом нефти, само население является излишним»⁶. 
И все же даже такое ресурсозависимое государство не может быть построено исключительно по принципу нефтегазовой корпорации. Оно нуждается в национальной идее. При этом идеология ресурсного государства не просто обеспечивает символическое прикрытие реальных отношений, которые связывают элиту и население. Эта идеология не просто маскирует грубую и убогую реальность трубы, но и форматирует сознание тех, на кого она направлена, а также тех, кто ее производит. Согласно этой логике, мир устроен как игра с нулевой суммой, основанная не на логике взаимного умножения ценностей, а на борьбе за ограниченные ресурсы. Образцом такого рода мышления может быть одно из посланий Владимира Путина Федеральному собранию, в котором он предвещает наступление эпохи кардинальных изменений, отмеченную ужесточением конкуренции за ресурсы, «причем хочу вас заверить … не только за металлы, нефть и газ, а прежде всего за человеческие ресурсы, за интеллект. Кто вырвется вперед, а кто останется аутсайдером и неизбежно потеряет свою самостоятельность, будет зависеть не только от экономического потенциала, но прежде всего от воли каждой нации, от ее внутренней энергии»⁷.

Нефть и культурная политика

Взаимосвязь между нефтью, характером российской экономики и особой проблемой прошлого неоднократно становилась предметом культурной рефлексии. В романе Виктора Пелевина Священная книга оборотня есть ключевая сцена, в которой генерал ФСБ, обладающий мистическими способностями волка-оборотня, обращается к своеобразному тотемному животному, духу русской земли, от которого зависит нефтяное благополучие государства: «Пестрая корова! Слышишь, пестрая корова? Я знаю, надо совсем потерять стыд, чтобы снова просить у тебя нефти. <…> Мне ведь известно, кто ты такая. Ты — это все, кто жил здесь до нас. Родители, деды, прадеды, и раньше, раньше … Ты — душа всех тех, кто умер с верой в счастье, которое наступит в будущем. И вот оно пришло. Будущее, в котором люди живут не ради чего-то, а ради самих себя». 
В этом отчаянном призыве представителя силового ядра российской элиты в конденсированном виде содержится символическая цепочка: нефть — это воплощенное в энергетическом ресурсе прошлое (множество поколений предков), которое наиболее удачливые и успешные потомки присваивают в собственных корыстных интересах.
Отсылка к метафизическому прошлому здесь очевидно не случайна. В терминах ограниченных ресурсов, доступ к которым должен быть монополизирован в интересах национальной безопасности, в современной России воспринимается и описывается также сфера культурных и исторических ценностей⁸. И если современный российский государственный дискурс нации пытается выстраивать себя через апелляцию к прошлому, через консервативный поворот к традиции, нефть, и без того играющая принципиальную роль в экономике, становится не только материальным, но и символическим ресурсом, который необходимо освоить. 
Специфика интереса к нефти и газу, характерная для современной российской политической элиты, сходна с интересом к историческому и культурному прошлому. Это представление о богатстве, залегающем где-то на глубине, которое нужно извлечь на поверхность и капитализировать. В случае с современной российской политикой памяти и культурной политикой национальной идентичности мы имеем дело с прошлым, которое лишается собственного исторического смысла и превращается в ресурс, эксплуатируемый в целях производства патриотизма (как это происходит, например, с историей Второй мировой войны). В случае же с нефтью — это доисторическое прошлое, органические формы жизни, за сотни миллионов лет разложившиеся на углеводороды, которые сконденсировали в себе гигантский энергетический потенциал. Таким образом, ресурсная экономика, ориентированная на добычу нефти, оказывается экономикой, ориентированной на добычу далекого прошлого, символом и субстанцией которого является вязкая, липкая и сильно пахнущая жидкость. И в этом смысле злополучное «ресурсное проклятие»⁹ состоит не только в том, что блокирует модернизацию экономики и демократизацию политической жизни. Оно блокирует наступление будущего, превращая настоящее в утилизацию прошлого. 

1.В 2007 году роман Эптона Синклера Нефть был экранизирован Полом Томасом Андерсоном под названием There Will Be Blood и получил множество международных кинопремий, среди прочего, две премии Оскар: за лучшую мужскую роль и операторскую работу. ↑

2.В качестве основных работ, суммирующих подобный подход, можно назвать: Barrett, Ross/Worden,Daniel (Eds./2014): Oil Culture, Minneapolis; Wilson, Sheena/Carlson,Adam/Szeman, Imre (Eds./2017): Petrocultures: Oil, Politics, Culture, Montreal & Kingston, London, Chicago ↑

3.«В этой книге я сделал попытку подойти к процессу нефтеобразования и к процессу образования нефтяных месторождений с диалектической точки зрения, исходя из той мысли, что этот процесс представляет одну из струй единого великого диалектического процесса развития нашей земли» (Губкин, И.М. (1932): Учение о нефти, М.; Л.: Государственное научно-техническое нефтяное издательство, С. 6) ↑

4.Цена на нефть с момента пика в 1980 году к 1986-му году упала больше, чем в три раза (Mouawad, Jad (2008): Oil Prices Pass Record Set in ’80s, but Then Recede //The New York Times, 8 March 2008) ↑

5.Такого рода настроения нашли отражение в сериале Большая нефть, реж. Дм. Черкасов, снятом для 1 канала (2010). ↑

6.Эткинд, А. (2008): «Петромаччо, или Механизмы демодернизации в ресурсном государстве» // Неприкосновенный запас: Дебаты о политике и культуре, № 2 ↑

7.Послание Президента Федеральному Собранию 12 декабря 2012 ↑

8.Наиболее ярким примером является создание Комиссии по противодействию попыткам фальсификации истории в ущерб интересам России; и хотя она просуществовала лишь с 2009 по 2012 год, ее функции впоследствии оказались распределены между Министерствами культуры и образования, Историческим и Военно-историческим обществами, а также множеством других государственных институций, — от Академии наук до телевидения. ↑

9.Resource curse – понятие в экономической теории, согласно которому в странах, обладающих большими запасами природных ресурсов оказываются менее развитыми как экономика, так и политические институты демократии. ↑