Юлия Мицкевич / Фотография © Heinrich Böll Foundation

«Писали, что женщины вышли “за мужчин”. Но они выходили за себя»

дekoder: Протесты 2020 года называют «революцией с женским лицом». Согласна ли ты? 

Юлия Мицкевич: Да. Важно говорить, что у революции было именно женское лицо — не просто из-за участия женщин, а потому, что они были лидерками протеста. Приведу три факта. 

Первый — это, конечно, женское трио: Мария Колесникова, Светлана Тихановская, Вероника Цепкало. Женщины, которые были восприняты беларуским режимом не всерьез: да что они могут, кто за ними пойдет? Но мы все всё увидели. 

Затем — эти ужасные три дня после выборов 9 августа, шок от насилия со стороны государства, когда людей избивали, в них стреляли, над ними совершали сексуализированное насилие. И женщины, которые вышли на акцию протеста 12 августа. Я тоже пошла туда — и жизнь разделилась на до и после. Я убеждена: если бы не эти акции, не женские цепи солидарности, то общий протест бы не состоялся. Солидарность очень разных женщин, использование эмоций, распределенное лидерство, эмпатия — все эти принципы (а они феминистские, даже если таковыми не осознаются) органично перешли в женские марши и в общий протест. 

И третий момент. Если вспомнить марши студентов, пенсионеров, людей с инвалидностью, людей искусства — там тоже лидерками были, как правило, женщины, особенно в пенсионерском протесте. 

Все это заложило в обществе консенсус, что женщины — это политическая сила, субъект, без них протест был бы невозможен. К сожалению, мне кажется, его больше нет. Есть много мнений, в том числе — что женщины особо-то и участвовали, а может, даже навредили. Вроде как не надо было всего этого — вот как поплатились. Мол, сидели бы лучше дома тихо. Исчезновение этого консенсуса произошло и из-за того, что он не поддерживался в публичных выступлениях, в практиках внутри демократических сил и гражданских инициатив, в медиа. 

Наша «революция в прогрессе» продолжается в других микропрактиках сопротивления

— Почему лидерские качества у беларусок проявились именно в тот момент? 

— Когда у женщин появляется окно возможностей — они проявляют себя. Особенно если понимают, как в те дни августа, что если этого не сделаем мы, то не будет ничего. Так называемая власть наказывала мужчин, думая, что если мы их изобьем, посадим — то все заглушим. Женщин они в расчет не принимали.

— Я слышала мнение, что, мол, у беларусок в крови такое: когда мужчин убивали на войнах, например, женщины занимали их место. 

— Мне кажется, это упрощение, и оно сыграло не лучшую роль в понимании женского протеста. Писали, что женщины вышли «за мужчин», но это неправда. В первую очередь выходили за себя, за свою судьбу, за свои права. 

— В общем, женщины — это символ протеста?

— Безусловно, символ. Но в этом, может быть, и проблема! Символы не обладают субъектностью. Символы можно поставить на пьедестал, ими восхищаться, но при этом не обязательно же символы приглашать к участию в политике. Понятно, Маша сейчас не может участвовать в политике физически. Но вообще этот «символизм» во многом нам мешает. 

«Режим наказывает женщин особым образом»

— Как неудавшаяся революция сказалась затем на женщинах? 

— Уточню про «неудавшуюся». У Оли Шпараги, моей подруги и тюремной сестры, мы сидели в одной камере, есть в книге «У революции женское лицо» хороший термин «революция в прогрессе». Наша революция продолжается в других микропрактиках сопротивления. Сопротивление в Беларуси не закончилось, режим это видит и репрессии продолжаются. 

— Можно ли говорить, что женщины пострадали особенно? 

— Для Лукашенко женщины — это объект, они должны быть только «украшением». И режим отдельно наказывает женщин за их сопротивление. В первую очередь, конечно, речь о женщинах-политзаключенных. Хотя репрессии коснулись не только тех, кто сидит. Есть женщины, которые вынуждены были эмигрировать, остались без работы. Часто с детьми, часто — это соло-матери.

В камере сидят десять женщин, у них начинаются месячные, им не дают прокладок. Это особый вид пыток

Пропаганда постоянно рассказывает, как система заботится о женщинах, будущих матерях, призывает рожать. Это очень цинично, потому что при этом женщин-политзаключенных наказывают особенным образом, влияя на их репродуктивное здоровье, которое они теряют. Возможно, среди этих женщин есть те, кто хотел бы стать мамами — снова или впервые. А могут, к сожалению, уже не стать. 

После 2020 года режим разделил общество, и женщины теперь есть «правильные» и «неправильные», [есть те,] кому будем помогать, кому — нет, кто пусть в тюрьмах гниет. Например, в камере сидят десять женщин, у них начинаются месячные, им не дают прокладок. Это особый вид пыток, как и многое другое. 

Мы знаем, как наказывают женщин, отбирая детей, ставя семьи в СОП. Есть истории, когда мужья издеваются над женами, которые приговорены к ограничению свободы, говоря: «Я отберу у тебя ребенка, суд будет на моей стороне, потому что ты — политическая, у тебя нет прав». Партнеры-абьюзеры говорят: «Если подашь на меня в милицию, я расскажу, что ты участвовала в протестах. Или совру, и мне поверят». 

Все женщины в Беларуси теперь под подозрением у режима — и закон о противодействии домашнему насилию, который лично Лукашенко завернул в 2018 году, никогда не будет при нем принят. Это тоже месть, как и закрытие организаций, которые работали с жертвами. 

«Демократические политики–мужчины часто не отличаются от тех, кто сейчас во власти» 

— Протест продолжается и в эмиграции. Как бы ты оценила представленность женщин в демократических силах, много ли их? 

— Важно не только то, сколько женщин в политике, но и то, сколько у них свободы и какие позиции они занимают. Я в октябре 2024 года была назначена первой заместительницей представительницы Объединенного переходного кабинета по соцполитике и курирую вопросы гендерного равенства и уязвимых групп. Это большое достижение. Мы четыре года добивались, чтобы вопросы гендерного равенства, прав женщин были в повестке дня демократических сил! 

Нам как Фемгруппе удалось на выборах в Координационный совет [в 2024 году] добиться принятия гендерных квот. Сопротивления было очень много. Не только со стороны мужчин, но и со стороны женщин, например, из промилитаристских групп. 

— Почему? 

— Патриархальная культура очень живуча и использует разные инструменты. Мужчины используют сексизм, менсплейнинг — но используют и женщин, их внутреннюю мизогинию. Нет поддержки и солидарности, как в феминистских сообществах, есть неосознанные попытки многих женщин действовать в интересах мужчин. 

Но мы добились своего: 40% женщин в списках — хороший результат. Среди них [на последующих выборах] будут и те, кто поддерживает других женщин, продвигает вопросы прав уязвимых групп, гендерного равенства — мужчин это, как правило, не интересует, потому что это не связано с их опытом, у них это не болит. Вот для чего нужны квоты. 

Патриархат умеет самовоспроизводиться, эта система работает бессознательно

Мужчины-политики внутри демсил, я не беру профеминистски настроенных, чем отличаются от тех, кто в Беларуси, во властных структурах? Только масштабами власти. И те, и другие из одной матрицы, которая не может не влиять. 

— В беларуской власти царит патриархат, и ты хочешь сказать, что аналогичная ситуация и в демсилах?

— А они что, из другого мира, выросли в гендерно равноправном раю?.. Человек социализировался в определенной системе, культуре, он ее впитал. Например, работал в каком-то министерстве. Вокруг себя видел только мужчин на высоких должностях. И вот он так работает 20 лет, а женщины — только на секретарских и референтских позициях, по сути, обслуживающий персонал. Он воспринимает это как норму и не задумывается о том, откуда эта норма берется и почему так происходит. Патриархат умеет самовоспроизводиться, эта система работает бессознательно. 

Знаешь, кто были самыми ярыми противниками гендерных квот? 

— Представители «старой оппозиции»? 

— Точно. У многих были сомнения, споры, но те, кто были против абсолютно по дефолту, — это старые политические партии, включая женщин в них. Одна кричала на меня, что вы ерундой занимаетесь, какие гендерные квоты, бред! 

— Но если новое поколение оппозиции сравнивать с предыдущим, улучшение есть? 

— Безусловно. Хотя мы по-прежнему живем в мире, сделанном под мужчин. Изменения — результат долгой борьбы, на которую лично я положила 25 лет своей жизни и продолжаю это делать, потому что я в это очень верю.

Чтобы женщины пришли в политику, мужчины должны прийти в дом

Сейчас многие истощены, у них выгорание, куча другой работы. Но без женщин, которые продолжают быть в гражданском активизме, ничего в политике не случится. Это наше «маленькое большое дело». Уже то, что мужчины приходят в демсилы и не могут позволить себе сказать, что они против гендерного равенства, даже если они не то, чтобы за, — это тоже маленький шаг. 

Но то, что делают женщины в активизме и в политике, чаще всего невидимо. И важно подчеркивать этот невидимый женский вклад, который дает огромный результат. Ни в какую Новую Беларусь без этого я не верю. 

«Я бы не преувеличивала роль России. Практики репрессий чаще шли туда из Беларуси» 

— На женщинах чаще всего забота о себе, о семье, о детях. Когда находить время на активизм? 

— Это одна из причин, почему во всем мире женщины идут в политику реже, чем мужчины. Чтобы в чем-то участвовать, нужно время. Как говорила феминистка Глория Стайнем, чтобы женщины пришли в политику, мужчины должны прийти в дом, примерно так. А в эмиграции особенно. 

И в политике, и в гражданском активизме часть работы — это волонтерство, другая — эмоциональная забота, это делают женщины для женщин, как правило. 

Когда я была назначена на должность в Объединенном переходном кабинете, мой друг сказал: «Так ты теперь чиновница?», и я посмеялась: «О да, великолепная карьера — чиновница без денег и власти!» 

В Беларуси нет закона о противодействии домашнему насилию. Больше нет шелтера. Женщины часто не обращаются в милицию, потому что боятся ее

Но я могу себе позволить волонтерство, у меня, например, нет детей, это важный фактор. А ведь у большинства женщин есть, и они должны заботиться о них. Плюс психологические проблемы из-за выгорания, последствий заключения. Я отсидела только 15 суток, но даже после этого обратилась к психотерапии. 

— Что происходит с правами женщин в Беларуси в целом?

— Безусловно, ухудшение. В Беларуси гуманитарная катастрофа, а женщины — самая большая, уязвимая из угнетаемых групп в стране. Множество семей задето репрессиями. Именно женщины, как правило, берут на себя задачу писать письма, собирать посылки, а это занимает время, отнимает ресурсы. 

В Беларуси нет закона о противодействии домашнему насилию. В Беларуси нет больше шелтера. Есть еще такая проблема: женщины часто не обращаются в милицию, потому что боятся ее. 

Я уже приводила примеры проблем, с которыми женщины остались один на один. Но сейчас, благодаря креативным беларуским женщинам, которые никогда не сдаются, работает горячая линия помощи для женщин «Оливия». 

Интересная история, как распространяется информация. Мне написала колежанка из России. К ним обратилась беларуска — муж хочет отобрать у нее ребенка. В гугле ей выскочила организация «Лабиринт», которая помогает россиянкам, беларускам, украинкам в кризисных ситуациях. Они отправили ее ко мне, а я отправила ее в «Оливию». И это тоже про феминистское сестринство и солидарность, которые не имеют границ. 

— Заметно ли влияние российских репрессивных тенденций на Беларусь? 

— Синхронизация с Россией — это расплата Лукашенко за 2020 год, за свое спасение. Но я бы не преувеличивала роль России. Практики репрессий чаще шли туда из Беларуси. Я общаюсь с российскими активистками, и, например, в России все еще действуют некоторые НКО, на низовом уровне еще можно делать какие-то вещи, которые в Беларуси уже невозможны. 

Режимы Путина и Лукашенко любят традиционные ценности. Но вся суть этих «ценностей» — в праве на насилие 

Какие-то практики в законодательстве совпадают, какие-то нет. В Беларуси ЛГБТК+ не «экстремистское движение», хотя «демонстрацию» отношений приравняли к порнографии. Готовится закон о том, чтобы административно наказывать за принадлежность к ЛГБТК+, чайлдфри. В России закон о запрете «пропаганды чайлдфри» уже приняли. В России более широкая антиабортная пропаганда, и думаю, будут аборты запрещать. Не удивлюсь, если так же поступят в Беларуси. 

«Те, кто выходил из тюрьмы в 2021 году, и те, кто выходят сейчас, — это небо и земля»

— Война и военная риторика влияет на ситуацию в Беларуси?

— Да, сильно. Патриархат не существует сам по себе, он завязан на сексизме, насилии и милитаризме. И война — крайнее проявление диктаторского режима, опирающегося на патриархатную систему. 

Войны выгодны мужчинам, но не как таковым — а тому, что мы называем мужской властью. Потому что есть мужчины, которые против войны и патриархата. 

Война усиливает насилие. Оба режима, Путина и Лукашенко, так любят традиционные ценности, но не раскрывают, в чем они. А если смотреть по факту, то эти «ценности» для них — это и есть насилие. 

Насилие — единственный инструмент режима Лукашенко. Его пытаются обелить, показать, что он «веселый дед», а не монстр. Но это не работает. Насилия вокруг так много и оно настолько социально одобряемо, что приводит к колоссальным последствиям, с которыми мы будем сталкиваться. Все беларуское общество вынуждено будет «ходить на терапию» и работать с последствиями патриархата в связке с насилием и милитаризмом, когда все закончится. Особенно женщины и люди из уязвимых групп. 

Чтобы не сдаваться, я использую юмор, но также эмоции ярости и злости

Остается надеяться, что беларуское общество, как птица Феникс, сможет все преодолеть и восстановиться. Я очень в это верю. Вся моя работа ради этого. 

— Но время идет, и ситуация не становится лучше. 

— Те, кто выходил из тюрьмы в 2021 году, и те, кто выходят сейчас, — и мужчины, и женщины — это небо и земля, так возрос уровень физиологических и психологических проблем и их последствий. Часто появляется зависимость, потому что невозможно выносить, люди начинают пить. 

Чтобы не сдаваться, я использую юмор, но также эмоции ярости и злости. Я искренне хочу видеть Лукашенко и всех его пособников в беларуской тюрьме. Не в Гааге — или сначала в Гааге, но потом в беларуской тюрьме. Чтобы он прошел через весь ад, который создал. 

Справедливость — она есть. Все феминистское движение — это движение за справедливость. 

Вопросы задавала: Ольга Василёва
Опубликовано: 07.03.2025