Каждый из нас хотя бы раз в жизни бывал участником подобной мизансцены: семейный обед, тетушка еще раскладывает по тарелкам салат, а дядюшка, налив себе стопочку, уже смотрит вам прямо в глаза. Вы точно знаете, что будет дальше, на вас накатывает жар. «Что там в Америке творится, это же кошмар!» – говорит, например, дядюшка и опрокидывает стопку себе в рот. «Я все понимаю, но эти н**ры совсем уже оборзели». Чаще всего дядя – не первый на этой неделе. Отец называет украинцев «укропами», а мать перестала ходить на рынок, потому что там «одни кавказцы».
Политический раскол все чаще проходит через семьи, и в его основе уже не вопрос о том, за кого голосовать на следующих выборах, а фундаментальная проблема ценностей, отношения к миру и другим людям. И это не чисто российский феномен. В Германии ситуация обострилась в последние годы, на которые пришлись крупнейший в истории этой страны миграционный кризис и вхождение в парламентскую политику крайне правой «Альтернативы для Германии» (АдГ).
Фонд Фридриха Эберта исследует распространение ультраправых идей в немецком обществе с 2006 года. Данные за 2018–2019 годы показывают, что соответствующие представления более или менее равномерно распределены по всем возрастным группам, и среди людей старше 60 лет они лишь немного сильнее. Особенно ярко в этой группе проявляются неприятие беженцев (почти 60% опрошенных поддержали соответствующие высказывания), отрицательное отношение к Израилю (более 30%) и мусульманам (25%).
Любопытно при этом то, что большинство людей, разделяющих подобные воззрения, вовсе не отрицают ценность демократии. Согласно тому же исследованию, среди старшего поколения немцев самый низкий запрос на диктатуру (меньше 2% по сравнению с 4,8% среди людей в возрасте 31-60) и резко отрицательное отношение к нацизму (оправдать его готовы только 1,7%, а среди немцев в возрасте от 16 до 30 – почти 10%). Это соответствует и результатам последних выборов: среди избирателей АдГ людей старшего поколения относительно немного.
Возможно, пожилые немцы вовсе не мечтают о националистической революции, а просто тоскуют по временам собственной молодости, которая представляется им временем стабильности и устойчивости. Понимание того, что на самом деле стоит за ксенофобией близких может помочь, если не преодолеть ее, то хотя бы не дать ей отравлять вашу собственную жизнь. Об этом статья Сабины ам Орде и Тома Вестерхольда в taz.
Понедельник задолго до коронавирусного паралича. Нормальная жизнь, хороший день. Том Вестерхольд сидит за столом в редакции taz. За окнами светит солнце. Вестерхольд, которого на самом деле зовут иначе, хорошо провел выходные дни со своей женой и двумя детьми. Он редактирует текст, не особенно нуждающийся в правках. Звякает смартфон: новое сообщение в вотсапе. Отправитель – «Мама». Вестерхольд нервно вздрагивает.
В сообщении – видео блоггера по имени Петер Вебер. «Мне хватает немецких преступников, не надо мне еще чужих, которые просятся под защиту к нам, а потом приходится искать защиты от них самих», – говорит владелец строительной фирмы из-под Нюрнберга, человек средних лет, с седыми висками. Перед объективом камеры он держит какой-то документ – якобы квитанцию о социальной помощи: семья беженцев с семью детьми, «которые еще никогда не вносили деньги в систему соцподдержки». И при этом они якобы получают 3 916,83 евро в месяц, – уверяет Вебер с издевкой в голосе. Кроме того, им оплачивают квартиру и медицинскую страховку.
«Как я должен это объяснить своим сотрудникам?, – вопрошает Вебер. – Они работают много и тяжело, а получают гораздо меньше». Такая «толерантность» кажется ему «нездоровой». «И, да, если кто решит, что я расист или ксенофоб – ради Бога, я не обижусь». Мать Тома Вестерхольда просто отправила сыну ссылку на это видео, без комментариев.
«Ну вот, опять, – думает сын. – Опять то же самое». Разговоры о том, что немецкие власти якобы платят беженцам больше, чем получателям социальной помощи «Хартц-IV» – это старые сказки, смесь ошибок и грубой лжи. Вестерхольд смотрит на страницу Вебера в фейсбуке: его видео посмотрели 110 тысяч подписчиков. Как получилось, что теперь и он тратит свое время на эту злобную пропаганду? Как получилось, что его мать и многие другие не только верят в эту ересь, но еще и распространяют ее?
Вестерхольд звонит своей коллеге, которая много пишет о правом популизме: что делать с такими постами? Как реагировать, если тебе такое шлет собственная мать? Что тут можно сделать?
Вместе они решают провести эксперимент. Вестерхольду нужна помощь в конфликте с матерью, коллега ему помогает. Так возник этот текст, гибрид газетного репортажа и дневниковых записей Вестерхольда. Чтобы сохранить неприкосновенность частной жизни и ввиду личного характера эксперимента, имена героев скрыты под псевдонимами. Текст, написанный от лица Вестерхольда, выделен курсивом.
Хорошо осведомленная мама
Маргарете Вестерхольд далеко не в первый раз шлет сыну сообщения, которые могли бы приходить прямиком из рассылки партии АдГ («Альтернатива для Германии»). Это продолжается года три, не меньше. То она пересылает пост о ливанских мафиозных кланах, то видео о «самоубийстве Европы» – Европа якобы уничтожает себя, впуская толпы мигрантов, то сообщение от «группы хорошо осведомленных граждан», согласно которому «венгерские спецслужбы сообщают: тысячи мигрантов готовят в Германии гражданскую войну».
В промежутках Маргарете Вестерхольд шлет сыну фотографии внуков или пересылает для них картинки с разными милыми зверятами. Потом от нее опять приходит поддельная цитата Айдан Озогус из СДПГ – бывшего федерального уполномоченного по делам мигрантов: «Если люди, ожидающие получения статуса беженцев, идут на преступления, то виноваты в этом сами немцы: надо быть щедрее». Или фраза, приписываемая Зиглинде Фрис, депутату Бундестага от партии «Зеленых»: «Я мечтала, чтобы Франция простиралась до Эльбы, а Польша граничила с Францией».
Я мог бы сказать: «Мама, пойми, ну ведь это все чушь. Фейк-ньюз, расистская пурга. Ведь на самом деле все не так, все ведь идет хорошо – и у тебя, и у Германии. Кто-то тебя накручивает. Тебе 72 года, живется тебе и всем нам чертовски неплохо – и никакие там «потоки беженцев», никакие воображаемые «орды мигрантов» нам не грозят. Мигранты бегут от войны, преследований, террора и страшной нищеты, мама. У многих по закону есть право на убежище». Все это я мог бы сказать. Но не скажу. Не захочу.
Если Вестерхольд начнет спорить, будет ссора. Его мать не сдвинется со своих позиций ни на миллиметр. Дело кончится общим криком. Пока Вестерхольд отмалчивается в ответ на ее «нацистские речевки» (так он называет их про себя), в семье царят мир и покой. Вот он и не спорит. Речевки его по-прежнему бесят, но он отмалчивается.
Расистская реплика дедушки на прогулке. Гомофобные шутки на дне рождения у мамы. Нет семьи, где такие эпизоды не были бы в порядке вещей.
Возразить или промолчать? Это просто ее мнение, оно мне не нравится, но, может быть, я смогу вытерпеть молча?
Не в одной только семье Вестерхольдов такой разлад. Расистская реплика дедушки на прогулке. Гомофобные шутки на дне рождения у мамы. Нет семьи, где такие эпизоды не были бы в порядке вещей. В каждой семье кто-то думает: возразить или промолчать? Может быть, это просто мнение, неприятное, но можно сдержаться? Или все же возразить и испортить всем праздник?
«Они больше не появляются в нашем доме»
В последние годы общественный дискурс изменился. Вещи, которые считались маргинальными, то и дело начинают произноситься открыто. Все громче зазвучали расистские, антисемитские сентенции, гомофобные и сексистские рассуждения, человеконенавистнические речевки.
Здесь очень постаралась АдГ, и она продолжает раскалывать общество. Раскол проходит сквозь многие семьи. С этим столкнулся сам Александр Гауланд, глава фракции АдГ в Бундестаге. В одном из интервью он признался, что от него отвернулась часть родных. «Почти все родственники со стороны моей жены – противники АдГ. Они больше не появляются в нашем доме».
В случае с Гауландом полный разрыв отношений, возможно, единственно правильное решение. Но Маргарете Вестерхольд – не Гауланд. Она даже не состоит в партии, хотя ее любимые изречения и совпадают с партийной линией. И Том Вестерхольд не рад был бы разрыву с матерью, хотя бы ради детей, которых не хочет лишать бабушки.
В поисках помощи и поддержки Вестерхольд находит общество «Меньше пяти». Цель организации – помочь людям в активном противодействии правому популизму, помочь преодолеть молчание, научиться возражать. Концепция «Меньше пяти», предназначенная как раз для частной жизни, называется «радикальная вежливость». Главная идея – не прекращать диалога с родными и друзьями, не избегая сложных тем. Говорить без обиняков, откровенно, но так, чтобы не разругаться. «Это мне подходит,» – думает Вестерхольд.
«Важно, что стратегий может быть много, – говорит Филипп Штеффан. Ему немного за тридцать, короткие растрепанные волосы, трехдневная щетина. – Мы стараемся понять, что для тебя важно. Что для тебя терпимо, а что неприемлемо. И потом вместе думаем, как действовать».
«Меньше пяти» – сообщество волонтеров, которое существует на пожертвования. Четыре года назад несколько активистов, в основном молодые люди до тридцати, основали его, чтобы вместе противостоять правому популизму. Они были потрясены тем, как АдГ и «ПЕГИДА» со своими лозунгами все больше задавали тон в общественной дискуссии. «Мы чувствовали, что ни слова, ни дела ничем не помогали,– говорит Паулина Фрелих, сидящая рядом с Штеффаном. – Мы увидели, что нужен более глубокий диалог. А иначе мы просто обмениваемся ударами, но не доносим свою точку зрения, каждый остается при своем».
Цель общества зашифрована в его названии: активисты надеялись на выборах 2017 года добиться, чтобы АдГ не набрала пяти процентов – а значит, не прошла в Бундестаг. Этот замысел провалился. Но «Меньше пяти» решили не сдаваться, продолжать – например, проводить семинары по радикальной вежливости. «Лучше всего,– говорит Фрелих, – группа может помочь советами всем тем, чьи собеседники еще не окончательно укрепились в своих правых взглядах. Тогда остается возможность найти точки соприкосновения, сохранить спокойствие и взаимное уважение».
«Уж лучше я помолчу»
Важно, чтобы люди выходили из своих «информационных пузырей», проверяя собственные воззрения на прочность. Иначе мнения становятся все более радикальными, и все труднее найти общий язык с тем, кто думает иначе. Страдают не только семейные и дружеские связи, демократия тоже в проигрыше. Обо всем этом говорится в брошюре под названием «Не молчи!», опубликованной активистами «Меньше пяти». Индивидуальными консультациями общество не занимается, но для журналиста Вестерхольда делается исключение, чтобы он написал эту статью.
«Мы всегда много ссорились, яростно и непримиримо, – рассказывает Вестерхольд. – Из-за денег, из-за моих женщин, из-за моей работы – в общем, из-за фундаментальных вещей». Еще когда он еще был подростком, речь то и дело заходила об «иностранцах», которых мать называла «азюлянтами», «черномазыми» или «н***ми...».
Бывало, что мать и сын годами не разговаривали. Многое изменилось с появлением внуков. Сейчас им четыре года и шесть лет. Дети помогли Вестерхольду наладить отношения с матерью заново.
Она оказалась прекрасной заботливой бабушкой. Довольно часто она забирает внуков к себе на всю неделю – и мы с женой можем отдохнуть. За это я ей очень благодарен, и во многом это помогло мне понять, насколько важны наши отношения. До этого мы десятилетиями жили в состоянии вечной ссоры. И что же теперь – все поставить на кон только ради того, чтобы не получать от матери реакционную правую чушь? Уж лучше я помолчу.
Летом 2015 года, в период миграционного кризиса, конфликт между матерью и сыном обострился. Стоило им встретиться на станции, где она забирала их на машине, чтобы везти к себе, и все: скандал разгорался самое позднее – у нее дома, на террасе, за кофе с пирогом.
Страдают не только семейные и дружеские связи, демократия тоже в проигрыше.
«Эти арабы не дают мне пройти, сталкивают с тротуара на проезжую часть, – рассказала она однажды, кипя от ярости. Вестерхольд вспоминает этот эпизод на консультации с «Меньше пяти». – Рожи у них отвратительные, и воняет от них». «Но, мама, может быть, они тебя не увидели?» – «Они мечтают тут в начальники пролезть и над нами командовать. Не выйдет! Нечего им тут делать». Пропустить эту реплику без комментария Вестерхольд не в силах: «Мы опять переругались». В какой-то момент до нее дошли слухи, что в ее франконской деревушке, прямо у нее перед домом, собираются поселить беженцев. «Я лучше застрелюсь!» – возмущалась она.
Откуда этот гнев?
Маргарете Вестерхольд училась в «народной школе» и получила неполное среднее образование. Затем получила профессиональное образование в гостиничном бизнесе, работала официанткой в ресторанах немецкой кухни, которые она держала вместе с мужем-поваром, отцом Вестерхольда. Потом она заочно закончила реальное училище и получила сертификат помощника налогового консультанта. Этим и занималась тридцать лет, до пенсии. Сейчас ей принадлежат два дома в пригороде крупного города во Франконии.
Это классическая западногерманская биография, история успеха в семидесятых, восьмидесятых, девяностых. Тяжелый труд и материальное благосостояние – формула успеха в жизни. Ее мать рано умерла, мачеха обращалась с ней плохо, боль от развода с моим отцом в начале нулевых мать до сих пор не преодолела. Таковы были трудности в ее жизни. А в остальном? Материально она полностью обеспечена. Свою историю она сама видит так: «У меня ничего не было. Твоя бабушка подарила нам на свадьбу пластиковый тазик, я тебя в нем купала». И еще: «Я всегда хотела, чтобы тебе в жизни повезло больше, чем мне».
Ей представляется, что государство, вся та система, которая помогла ей добиться успеха, разваливается на глазах, скоро рухнет. Так она думала задолго до того, как коронавирус навалился на страну и парализовал ее. «Зеленые», как она думает, всюду хозяйничают, а ХДС с «фрау Меркель» (она не может говорить о ней без презрения) пытаются за ними угнаться.
«Откуда это? – спрашивает Паулина Фрелих. – Откуда у твоей мамы этот гнев?»
Вестерхольд задумывается, вопрос застал его врасплох. «Ей кажется, что у нее что-то отнимают. Что происходит какая-то несправедливость. Потому что она всегда работала, ни копейки не получила даром, всего добивалась тяжелым трудом. Она сама зарабатывала, а мигрантам все прямо с неба падает – вот ее главный мотив».
«А что, если подумать, каким испытаниям на прочность подвергалось чувство справедливости самого Тома Вестерхольда?» – предлагает Фрелих. Вестерхольд недоуменно смотрит на нее.
«Мы стараемся в разговоре докопаться до того чувства, которое лежит в основе, – поясняет она.– До тех пор, пока мы будем говорить о политике, социальных выплатах и мигрантах, мы будем забрасывать друг друга аргументами, а настоящего контакта не возникнет. Мы не прислушиваемся, не даем себе действительно услышать другого человека, побыть с ним вместе. Вопрос «откуда в тебе это чувство?» мог бы помочь начать разговор с твоей матерью. Но только в вопросе не должен звучать упрек».
Вестерхольд не уверен, что это ему подходит. Он возражает: «Тогда мы скатимся в кухонную психологию. Начнется разговор о том, что уже в детстве отец больше любил ее брата. Это всегда у нее было базовым чувством. Всегда и во всем ее кто-то обошел и обделил». – «Тогда начнем еще раз с самого начала, – предлагает Штеффан. – Чего бы ты сам хотел от этого разговора? Ты хочешь, чтобы она тебя услышала? Хочешь, чтобы она с тобой согласилась? Хочешь, чтобы она что-то начала делать? Очень важна ясность в этом вопросе»,– добавляет он.
«Если не задумываться, то я бы сказал: хочу, чтобы она заткнулась, – выпалил Вестерхольд. И, чуть погодя, добавил:– но, если подумать, мне важно, чтобы мы с ней нашли общий язык. Она должна принять меня и мое мнение и не отравлять меня своим правым популизмом».
Это очень далеко до замысла Фрелих: задать вопрос «откуда в тебе это?» и тем самым докопаться до сути. Фрелих напоминает, как важно разрушить логику, доминирующую в правопопулистских сообщениях: образы врага и идея угрозы: «Пока мы следуем этой модели, понимания наладить не удастся. «Откуда это взялось?» Этот вопрос, как показывает наш опыт, чрезвычайно полезен. Мы бы даже скорее предложили отойти от дискуссий по существу. Такие споры быстро приведут к вашей обычной разборке». Вестерхольд не спешит соглашаться. Похоже, эти доводы его не слишком убеждают.
Штеффан предлагает несколько практических советов: «Поговори с ней наедине. Имей запас времени. Не по телефону. Не у тебя дома и не у нее, и лучше всего – на ходу».
В роли собственной матери
Вестерхольды собираются провести неделю в семейном пансионе в заповедных горах Рен. Для детей там есть воспитатели-аниматоры. Едут мать, сын и внуки. «Отлично, – одобряет Штеффан. – И какой у тебя план?» «Я ей скажу: неужели ты действительно хочешь, чтобы ту несправедливость, которую ты пережила сама, теперь точно так же переживали другие?»
«Это закрытый вопрос, на него можно ответить только «да» или «нет», он не предполагает развернутого ответа, и кроме того, в нем звучит упрек,» – говорит Штеффан. – Может быть, было бы лучше сказать так: «Мы много лет спорим и ругаемся. Ясно, что у нас очень разные взгляды на мир и справедливость. Это меня раздражает. Я хотел бы знать: как ты пришла к своим убеждениям?»
Фрелих предлагает для начала договориться об общих правилах. Например, что мать больше не посылает ссылки на посты в соцсетях, а вместо этого звонит и разговаривает с сыном.
Затем такой разговор опробуется в виде ролевой игры. Фрелих распределяет роли: Том Вестерхольд изображает свою мать, коллега Фрелих играет сына. В ролевой игре сын не отступает от своих вопросов, повторяет их вновь и вновь: «Откуда это у тебя?», «Почему это так?», «Я не понимаю, с чем это связано», «Давай еще раз вернемся к твоему исходному вопросу». Том Вестерхольд в роли собственной матери огрызается, говорит правопопулистскими лозунгами – и наконец уже больше не знает, что сказать. Позже, при разборе, он говорит: «Ты меня пытался загнать в угол, мне не хотелось отвечать, я чувствовал, что вынужден оправдываться».
Через шесть недель Вестерхольд с матерью и детьми едет в отпуск в заповедник Рен. Там он ведет дневник.
Мы с мамой гуляем по лесу. У нас три часа времени. Дети в гостинице с аниматорами. Рядом никого, и я, наконец, решаюсь.
«Мама, я хотел тебе еще раз сказать: не присылай мне больше эти ксенофобские сообщения. Давай не ссориться из-за этого, давай поговорим спокойно». –
«А что такое?»
Говорить от первого лица, высказывать свои пожелания, говорить без лишних эмоций, – напоминаю я себе. «Я каждый раз в шоке от того, что ты отказываешь беженцам в том, что им гарантирует Основной закон. Поэтому скажи мне: в чем проблема на самом деле?»
Она отвечает очень спокойно, это меня удивляет: «Просто я боюсь. Все эти иностранцы. Их слишком много. Все это слишком, я не справляюсь, вообще хочу уехать». Она, оказывается, думает эмигрировать, переселиться, например, в Румынию. Швейцария ей не по карману.
«Немецкая политика меня добивает. Если бы разрешили только азиатам приезжать, это было бы еще ничего. Они работы не боятся. Но арабы – они же все время с протянутой рукой, все им должны. Разорят страну. Скоро немцев не останется, останутся одни только эти зверьки».
Раньше мне бы хватило этих «зверьков», чтобы взорваться. Сейчас я стараюсь не поддаваться эмоциям. Рассказываю, что Федеральное агентство по труду провело исследование, которое показывает, что довольно большая часть приехавших в страну пять лет назад уже нашли работу. В ответ она рассказывает о своей парикмахерше турецкого происхождения: «Она меня криво стрижет, с тех пор как вышла замуж за турка, который и по-немецки вообще не говорит».
Помогает ли концепция «радикальной вежливости»?
Спустя шесть недель Вестерхольд опять в гостях у «Меньше пяти». «Ваши советы – это фантастика, гениально», – так он начинает разговор. «Сначала все шло как по маслу. Мы в Рене, дети заняты детской программой, мы с мамой гуляем в лесу. Мы много гуляли. Получился спокойный, человеческий разговор».
Затем рассказывает, что мать опять говорила о «черномазых». Снова отзывалась о мигрантах с презрением. Вскоре после отпуска начала присылать перепосты.
Штеффан и Фрелих недоумевают. «Ты говоришь – гениальные советы. А чего удалось добиться, кроме хорошей базы для разговора?» – осторожно интересуется Штеффан. – Она продолжает тебе посылать перепосты?» – «Уже не так часто, но пока шлет. И все же для меня прогресс в том, что мы вообще смогли поговорить. Мы говорили о мигрантах и не кричали друг на друга. Для меня это очень много. Я же не надеялся ее переубедить». Да, он ставил цель – никаких перепостов, с этим он не спорит.
Я рад, что вообще могу с ней поговорить. Что она принимает меня как собеседника на равных.
Штеффан подводит итог: «Может быть, ты мог бы еще раз сказать, что не хотел бы больше получать эти сообщения. Ну, например: «Я рад, что мы теперь можем поговорить об этом, но перепосты я больше получать не хочу». – «Или можно договориться о правилах, – предлагает Фрелих, – например, что слово на «н» больше не произносится». Потом она спрашивает: когда он говорил – дала ли ему мать договорить, слушала ли его, и чем кончился разговор? «Не совсем идеально, – говорит Вестерхольд, – но для начала неплохо. Совсем неплохо».
«Может быть, твоя цель изменилась?», — спрашивает Фрелих. Вестерхольд отвечает, подумав: «Да. Наверное, это так».
Я рад, что вообще могу с ней поговорить. Что она принимает меня как собеседника на равных. Что мы не переходим на крик. Это уже немало. Может быть, что-то из этого и получится.
«Если бы вы знали, как я по вам скучаю!»
А потом случился ковид. В марте внуки не поехали к бабушке: выяснилось, что опасность заразиться для пожилых высока и что вирус для них особенно опасен. Бабушка, внуки и сын говорят по телефону и по видео. Но ссор почти нет. Пандемия, одиночество матери и ее сложности с партнером, проблемы с детьми из-за закрытых детских садов – эти темы занимают все время разговоров. Приоритеты Маргарете Вестерхольд сменились. Правопопулистские теории заговоров и отрицание короны ее не заинтересовали. Она страдает от одиночества. Перепосты АдГ иссякли.
Едва ли это – результат наших разговоров. Мне не удалось переубедить маму. Я боюсь, что когда-нибудь она снова возьмется за старое и начнет со мной делиться экстремистскими постами. Но мы больше не будем кричать друг на друга. Я стараюсь придерживаться «радикальной вежливости», перебранки между нами случаются все реже. Атмосфера сильно улучшилась. Принципиально ничего не изменилось. Или все же изменилось?
«Если бы вы знали, как я по вам скучаю!», – говорит Маргарете Вестерхольд по телефону внукам. Обычно дети с нею не разлей вода, но тут они почему-то ничего не отвечают. Дети – что с них взять, бывает. И все же Вестерхольду жаль, что они промолчали. Его матери нелегко выражать свои чувства. Сейчас он жалеет, что не может ее обнять. Он сам удивлен такой своей реакцией – она для него необычна. «Сколько мать еще проживет на свете?..» – думает он.
Пандемия отодвинула ссоры Вестерхольдов на задний план. Вдруг оказалось, что есть вещи поважнее. Что мать и сын много лет ссорились из-за того, что не так уж и существенно. Ковид пройдет. Останется ли эта новая близость? Том Вестерхольд хотел бы на это надеяться. И не только ради детей.
