Не успела закончиться неделя необычайных торжеств, открывшая нам множество новых историй о чудесах объединения Германии, как обнаружилась еще одна история, которая так и просится на экран — вопреки или, наоборот, благодаря тому, что разворачивается она в редакции газеты. Не успел Хольгер Фридрих выйти на сцену и явить себя городу и стране в качестве нового владельца Berliner Zeitung — как он уже вынужден, отвечая на неудобные вопросы, признаться в том, что работал на министерство госбезопасности ГДР.

И эта его история открывает нам такое множество слоев, которое только можно углядеть на изрезанном горизонте немецкого исторического опыта.

Взять хотя бы сцену, на которой разворачиваются события: газета Berliner Zeitung — сама по себе часть немецкого исторического опыта. В свое время газета подчинялась Центральному комитету СЕПГ, государственной партии ГДР, и добросовестно восторгалась социализмом. После «мирной революции» в редакции нашли приют журналисты, заново осваивавшие прямохождение. Затем газета не без успеха пыталась стать общеберлинским печатным органом. Затем была чехарда издателей, которые то под влиянием мании величия, то из пристрастия к мелкой экономии привели газету к тяжелому кризису. 

В конце концов никто не пострадал

В том, что происходит сейчас, и в том, чего не произошло раньше, хорошо видны все проблемы, а также та немалая роль, которую играет восточногерманская история в современной жизни. Расследование газеты Welt am Sonntag показывает, что с декабря 1987-го до февраля 1989 года, действуя под кодовым именем «Петер Бернштайн», Хольгер Фридрих поставлял Штази компрометирующую информацию на людей из своего окружения. 

По крайней мере для одного из своих сослуживцев по Национальной народной армии ГДР Фридрих, у которого тогда был чин унтер-офицера, создал угрозу своими рукописными рапортами, сказано в журналистском расследовании. В отношении некоторых других Штази якобы «приняла меры». Фридрих, правда, утверждает, что «не работал на штази активно». Однако такой самохарактеристики недостаточно для того, чтобы немедленно отделаться от репутации доносчика.

Разоблаченные помощники тайной полиции ГДР нередко прикрываются фразой «в конце концов, никто не пострадал». От частых повторений эти слова не становятся правдивыми. В конце концов, откуда мог знать осведомитель, какую картинку Штази сложит из доставленных ей фрагментов информации и как те сведения, которые он включил в свой рапорт, будут использованы в ходе «деморализующих мероприятий» против мнимых «враждебных элементов»? В рамках этих мероприятий у некоторых людей целенаправленно разрушали судьбы и семьи, кого-то отправляли в тюрьмы, а также склоняли к сотрудничеству.

В пятницу, 15 ноября, на сайте и в субботнем выпуске газеты Фридрих опубликовал заявление со своими разъяснениями. В этом заявлении он представляет себя жертвой именно такого шантажа. Поскольку его заподозрили в намерении бежать на Запад, ему грозила тюрьма. Чтобы «загладить вину», он обязался доносить. Один из рапортов, например, сообщал, что брат сослуживца Фридриха задумывался о выезде из страны. Сейчас Фридрих утверждает, что предварительно обсудил содержание доноса с его фигурантами. Впоследствии он, по его словам, преднамеренно нарушил конспирацию, сделавшись непригодным для Штази сотрудником. 

Документы дела не полностью открыты публике

Все эти разъяснения, разумеется, еще нуждаются в проверке, но для людей, живших в ГДР и знакомых с результатами многолетних расследований деятельности Штази, звучат они не то чтобы неправдоподобно. И все же утверждать еще ничего нельзя. Документы — к слову сказать, федеральное ведомство по изучению архивов Штази выдало их под грифом «Досье виновного» — не полностью открыты публике, а фигурант доносов пока никак не высказался. 

В чем можно не сомневаться, так это в том, что Штази действительно принуждала людей к сотрудничеству шантажом (тем удивительнее, что в Западном Берлине и Западной Германии находились добровольцы, которые по собственному желанию или исключительно ради денег становились помощниками министерства госужаса). 

И, конечно же, всегда можно различить нюансы в том, о чем осведомитель сообщает, а о чем умалчивает. Но тем не менее: не было жителя ГДР, который не понимал бы, с кем он имеет дело в случае с «фирмой» Эриха Мильке. У Штази было 90 тысяч кадровых сотрудников и чуть ли не вдвое больше неофициальных помощников. Большинство из этих преступников до сих пор находятся среди нас, храня оглушительное молчание. Их жертвы рядом с нами так же молча страдают. К счастью, документы открыты и доступны для всех — это победа восточногерманских правозащитников, тот редкий случай, когда им удалось настоять на своем в объединенной Германии, преодолев сопротивление, в том числе с запада, вплоть до членов правительства ФРГ.

Германия пережила немало дискуссий о Штази за три десятилетия проработки своего прошлого, порой довольно суетливой. Особенно важно было убедиться, что чиновники, политики, директора школ, судьи в свое время проявили себя порядочными людьми, а значит, не закрыли себе дорогу в демократическое будущее. Многих восточных немцев ждали горькие открытия, когда выяснялось, что те, на кого надеялись, вроде социал-демократа Ибрагима Беме, все сильнее запутываются в паутине лжи; а некоторые вопросы, например, к Грегору Гизи, так и остаются без ответа. 

Память с пробелами

Но за всеми этим острыми переживаниями стояли более важные вопросы, которые не каждый решался задать: а у нас за семейным столом — кто же это был? Племянник? Тетя? Многие решили не доискиваться правды. Семейный мир важнее, особенно после таких исторических переломов. Хотя, если подумать, кому нужен такой мир?
К тому же торопливое воссоединение перевернуло вверх дном жизнь каждого человека, каждого города или поселка — у кого в тот момент нашлись бы время и силы выяснять, кто что делал и чего не делал? Посреди пропасти, которая отделила одних восточных немцев от других, многим из них было легче солидарно свалить на Запад всю вину за свои несбывшиеся мечты. В результате и получилось, что после своего заката ГДР отчасти возродилась — как пространство воспоминаний, в котором, правда, все истории зияют пробелами. 

Талантливые фильмы, телесериалы и книги много и подробно рассказали о разнообразии жизни и страданий в ГДР — страданий, в том числе, от Штази в своем доме. И всякий раз нельзя не задать себе главный вопрос: а на что бы я согласился ради карьеры, ради любви, ради детей? На какое предательство я оказался бы способен, по чьим головам бы прошел? Да и сейчас — какую цену я соглашусь заплатить за то, чтобы сбылись мои мечты, даже если кто-то еще в результате останется ни с чем?

Во всяком случае, не стоит торопиться осуждать людей, чьи биографии связаны с Восточной Германией, в том числе и берлинского издателя, поверившего в свою особую миссию. В конце концов, «и на Западе жили не одни только храбрецы». Именно так недавно выразилась в связи с юбилеем падения Стены федеральный канцлер Ангела Меркель — в один из редких моментов, когда она вспомнила о своей связи с Восточной Германией. Кстати говоря, о жизни семьи Меркель в ГДР за все ее 14 лет на посту канцлера мы узнали крайне мало.

Самокритичный подход к прошлому в настоящем

А ведь именно происходящее в Восточной Германии показывает: без прошлого невозможно понимать настоящее и обустраивать будущее. Здесь важно то, о чем не любят вспоминать: необходим самокритичный подход ко вчера — сегодня. Хольгер Фридрих обнародовал факт сотрудничества со Штази только после вопросов журналистов, то есть далеко не добровольно.

События, столь важные для доброго имени газеты, застали врасплох редакцию, которую Фридрих и его жена собираются вести за собой в новую жизнь. У самой редакции за плечами болезненный опыт публичного разбирательства прошлых связей со Штази. В частности, в середине 1990-х годов оттуда были уволены почти все бывшие неофициальные сотрудники министерства госбезопасности.

У Фридриха (как и у многих бывших осведомителей до него) была возможность предотвратить хотя бы эту непростую ситуацию — добровольным признанием, осознанием и покаянием, просьбой о прощении, проявлением сочувствия к пострадавшим. Ничего этого мы от Хольгера Фридриха пока не услышали. А подходящий момент уже прошел.

Если его действительно, как он говорит, вынудили к сотрудничеству, он мог бы давно рассказать об этом. Более того, как один из ведущих издателей Берлина он был бы даже обязан это сделать. Где как не в бывшем городе Стены, в котором история напоминает о себе на каждом шагу? Где как не в газете, гордо заявляющей о том, что ее делают берлинцы для берлинцев? Можно постараться прикрыть свое прошлое. Но оно все равно никуда не денется.

У восточных собственная гордость

Эссе Хольгера Фридриха и его жены Зильке к дню падения Стены прочли многие. Авторы не касались в этом эссе собственного прошлого, говорили о чужом и не слишком конкретно. В редакционной статье на две полосы нашлось место для благодарности временному шефу СЕПГ Эгону Кренцу — за то, что тот якобы не допустил применения оружия в 1989 году.

Специфического исторического сознания авторов хватило на то, чтобы сплести лавровый венок миротворца человеку, который был пойман на фальсификации выборов, покрывал авторов закона о стрельбе по перебежчикам через Стену, преследовал оппозицию даже в школе собственного сына в берлинском районе Панков, а также одобрил резню в Пекине.

Куда больше «мирная революция» обязана мужеству людей, вышедших на улицы с горящими свечами в руках и смелостью в сердцах, — им, а не товарищу из СЕПГ, растерявшему остатки власти, выпустившему из рук свои полстраны, стерпевшему падение Стены просто от бессилия.

Слова благодарности Кренцу вызвали протесты даже в стенах самой редакции. В ответ Хольгер Фридрих поспешил дать интервью, в котором объяснял, что как солдат всегда боялся получить приказ стрелять в свой народ. Разъясняя эту «моральную дилемму» тогда, неделю назад, Фридрих ни словом не упомянул собственный моральный выбор — предавать ли товарищей тайной полиции, писать ли на них собственноручно доносы. 

Зато звучала своеобразная гордость за Восточную Германию. Не за удавшуюся мирную революцию и не за трудные годы, когда каждый в отдельности пытался справиться с поворотом своей личной биографии на 180 градусов. Нет, гордость за иной, не западный взгляд на мир, какой-то именно восточногерманский.

Восток у всех разный

Этот очередной мотив «вставания с колен», неизбежно подразумевающий отталкивание и конфронтацию, игнорирует одно: единого Востока никогда не было.

На Востоке каждый выбирал свою дорогу. Были попутчики и конформисты, беглецы, диссиденты, псевдодиссиденты, идеологи и идиоты — как в любом обществе. И, как при любой диктатуре, не признающей никаких прав, кроме права партии, каждый человек был обречен на каждом шагу делать выбор.

Многие учились эзопову языку, с детства умели читать и петь между строк — но никому не удавалось уклониться от вопроса, который с каждым годом все громче задавало государство: «Скажи мне, с кем ты, на чьей ты стороне?». Отправляйся на стрельбище в тренировочные лагеря — а иначе останешься без аттестата!

Отправляйся на три года в армию — а иначе не видать тебе учебы в институте! Вступай в СЕПГ — докажи, что ты социалист! Загладь проступок — настучи на соседа! Получи награду — командировку на Запад, если оставишь детей в интернате на родине! Если бы выбирать пришлось мне – как далеко бы я зашел?

Тем, кого объединение застало детьми (мне в год падения Стены было четырнадцать), повезло: все эти вопросы им были еще знакомы, они читали обе стороны навсегда перевернутой страницы, но ставить свою подпись на одной из них уже не пришлось. Тем, кто встретил события тридцатилетней давности совершеннолетними (военнослужащему Хольгеру Фридриху было двадцать три), — не повезло: они уже успели оказаться перед выбором, они знали о последствиях — но они еще не догадывались, что страна, диктующая им свои условия, очень скоро просто перестанет существовать. 

В Восточной Германии всего пара лет разницы в возрасте на момент падения Стены так или иначе определяла разницу между целыми поколениями. Уже только поэтому Восточная Германия не одна, их бесконечное множество. Что уж говорить о детях 1990-х годов, которые толпами покидали родные места в западном направлении — в основном в поисках работы в крупных центрах, но и из-за молчания у себя дома. Сегодня на Востоке очень не хватает образованных и опытных людей с центристскими взглядами — у которых есть вопросы к родителям.

Ответственность за собственное прошлое

Восток бывает разный. И даже Штази бывает разная. История Фридриха — и об этом. Можно оказаться на службе тайной полиции, не беря на душу греха, — и все-таки потом провиниться. Если не вина, то по меньшей мере ответственность каждого — как мы сегодня с этим обойдемся. То, что мы сегодня делаем с нашим вчера, определяет наше завтра.
 
Поэтому в истории Хольгера Фридриха и Штази сейчас для нас важнее всего общая для журналистики и коллективной памяти необходимость задавать вопросы. И искать ответы, не забывая о критическом взгляде на себя. Только так можно проникать в глубь истории, слой за слоем.
Как бы то ни было, а эта берлинская история спустя 30 лет после исторического поворота показала: Восточная Германия — многослойная, многоликая и многоголосая, и ее история рассказана еще далеко не полностью. А жизнь — шире, чем мы ее себе представляем.