Медиа

Бистро #1: «Брекзит» и выборы в Великобритании

В Великобритании прошли досрочные парламентские выборы, на которых убедительную победу одержали консерваторы во главе с Борисом Джонсоном. Случится ли хотя бы теперь «Брекзит», за который британцы проголосовали больше трех лет назад?
Восемь вопросов и ответов ученого из Северной Ирландии Александра Титова — просто листайте.

Источник dekoder
  1. 1) Можно очень кратко: выборы и «Брекзит» между собой связаны? И, кстати, почему он до сих пор не случился?

    Они связаны непосредственно. «Брекзит» до сих пор не состоялся, потому что сначала правительство Великобритании долго договаривалось с Евросоюзом об условиях выхода, а потом не смогло провести их через парламент. Из-за этого «Брекзит» дважды откладывался. 

    Летом 2019 года лидером правящей Консервативной партии и новым премьером стал Борис Джонсон. Он пообещал во что бы то ни стало вывести страну из Евросоюза, и многие опасались, что дело закончится no deal, или «выходом без сделки». В таком случае между сторонами была бы в одночасье установлена граница, и это повлекло бы для более маленькой британской экономики непредсказуемо тяжелые последствия. Чтобы этого избежать, парламент обязал Джонсона попросить еще одну отсрочку. Ему, однако, удалось добиться нового соглашения с Евросоюзом, и он потребовал его немедленной ратификации. Парламент, в свою очередь, хотел обсудить соглашение более подробно, и именно для преодоления этого кризиса были назначены новые выборы. По их итогам консерваторы получили 365 из 650 мест — лучший результат с 1987 года. Избрание Джонсона с его радикальными взглядами с самого начала было большим риском для консерваторов — и он себя оправдал.

  2. 2) Теперь-то «Брекзит» произойдет?

    Срок очередной отсрочки истекает 31 января 2020 года. Теперь нет сомнений, что «Брекзит» состоится к этому сроку. Но это будет только формальный выход Великобритании из Евросоюза, после которого до конца 2020 года продлится переходный период. В это время страна останется членом европейского общего рынка и таможенного союза.

    До этого времени Великобритания и ЕС должны заключить соглашение о будущих отношениях. По мнению экспертов, сделать это в такие короткие сроки будет крайне трудно — обычно у Евросоюза уходит около пяти лет на договор о свободной торговле. 

  3. 3) А что будет, если договориться не удастся?

    В случае неудачи все действующие соглашения перестанут действовать, и это будет тот самый no deal, или «выход без сделки», которого так боялись. Правда, Джонсон уже договорился с ЕС об экономическом статусе Северной Ирландии, который долгое время был самым большим камнем преткновения, о правах граждан Евросоюза и Великобритании, проживающих друг у друга, и о бюджетных взносах страны по старым обязательствам.

    К тому же британское правительство может один раз попросить об отсрочке на год или на два. Но сделать это можно только до июля 2020 года, а консерваторы обещали, что делать этого не будут. Так что выход без сделки в конце следующего года весьма вероятен.

  4. 4) Так вопрос с Северной Ирландией урегулирован? Он ведь был самым острым, да и вооруженный конфликт там закончился не так давно ...

    Для Северной Ирландии наступают неспокойные времена. Условия, согласованные Борисом Джонсоном с Евросоюзом, чрезвычайно непопулярны у местных юнионистов и у североирландского бизнеса, так как они фактически оставляют регион в экономическом союзе с Европой и создают торговую границу между ним и остальной Великобританией. Юнионисты опасаются, что в итоге это приведет и к политическому размежеванию; а бизнес недоволен, поскольку объем торговли с Великобританией больше, чем вдвое, превышает товарооборот с Республикой Ирландия.

    Теперь вполне вероятны протесты, демонстрации и блокирование портов юнионистами, но вряд ли стоит ждать чего-то более серьезного. Юнионисты не станут взрывать британскую таможню, как это грозили сделать ирландские националисты в случае полного разрыва с Ирландией. Они понимают, что это еще больше оттолкнуло бы от них англичан. 

    Тем не менее договоренности Джонсона с ЕС объективно сближают Северную Ирландию с остальной частью острова. Кроме того, по прогнозам, в течение ближайших десяти лет католиков в регионе станет большинство, как и в соседней республике. В сочетании это поставит вопрос о воссоединении двух Ирландий. И все равно по двум причинам эта отдаленная перспектива: Ирландия вряд ли сможет субсидировать северную часть острова в тех же объемах, что делает Великобритания; и не факт, что она, будучи одной из самых этнорелигиозно гомогенных стран Европы, захочет принимать в свой состав миллион североирландских протестантов.

  5. 5) А что будет в Шотландии?

    Шотландия оказалась единственным местом, где консерваторы потерпели сокрушительное поражение, уступив 7 из 13 своих кресел местным националистам, которые получили 48 из 59 мандатов от регионов. Конечно, такая убедительная победа сторонников выхода Шотландии из Соединенного Королевства ставит вопрос о проведении повторного референдума о независимости.

    Но не все так просто. На самом деле против консерваторов сыграли особенности британской избирательной системы: националисты получили 80% шотландских мест в парламенте, хотя за них проголосовало меньше половины избирателей — 45%. Ровно столько же в 2014 году поддержали выход Шотландии из состава Великобритании. Для победы на референдуме нужно большинство, которого у националистов сейчас нет. Но учитывая непопулярность «Брекзита» в регионе и неприязнь шотландцев к Борису Джонсону, весьма вероятно, что лидер Шотландской национальной партии Никола Стерджен добьется согласия Лондона как минимум на проведение повторного референдума о независимости

  6. 6) Как на фоне всех этих проблем Борис Джонсон смог добиться столь внушительной победы?

    Первая причина — в том, что консерваторам удалось собрать голоса всех, кто поддерживает выход из ЕС, а оппозиция оказалась расколота. Джонсон сумел найти идею, способную объединить разные части страны: от традиционных избирателей консерваторов на юге Англии до рабочих на севере. Этой идеей стал английский национал-популизм. 

    У лейбористов такой идеи не нашлось. Они не смогли определиться со своей позицией по «Брекзиту», а их лидер Джереми Корбин заявлял, что в случае проведения второго референдума он останется нейтральным наблюдателем. Лично Корбин непопулярен из-за своих крайне левых взглядов. В итоге позиции лейбористов ослабли больше, чем усилилась поддержка консерваторов. 

    Вторая причина — особенности британской избирательной системы, которые помешали Джонсону в Шотландии, но помогли в остальной части страны. Победителем в округе становится тот, кто получает простое (а не абсолютное) большинство голосов. Это позволило консерваторам получить 49 новых мест в парламенте. В то же время либерал-демократы, выступающие за сохранение членства в ЕС, увеличили свои голоса с 7,4% до 11,5%, но потеряли два места из 13.

  7. 7) У лейбористов будет шанс «отыграться»? 

    Проблема в том, что у лейбористов есть как минимум две разные электоральные базы. Прежде всего это относительно молодое, образованное население больших городов, которое придерживается продвинутых взглядов в вопросах иммиграции, экологии и, в частности, выступает за сохранение членства в ЕС. Именно они составляют большинство избирателей лейбористов. К ним примыкают студенты и представители этнических меньшинств.

    Но за лейбористов традиционно голосовали и выходцы из рабочего класса, проживающие в небольших городах на севере Англии, которые за последние 40 лет пришли в упадок из-за общей деиндустриализации экономики Великобритании. Они придерживаются гораздо более консервативных взглядов по социальным и культурным вопросам и горячо поддерживают «Брекзит». Опасаясь потерять их голоса, лейбористы заняли довольно невнятную позицию, но в результате потеряли часть поддержки тех и других.

    Левые предложения, вроде повышения налогов, увеличения социальных расходов и форсированной национализации, не помогли. Выборы нового лидера покажут, будет ли партия искать более массовой поддержки.

  8. 8) Похоже, Джонсон, в отличие от Мэй, будет премьером со стабильной поддержкой парламента. Каково с ним теперь будет путинской России, которую он сравнивал с гитлеровской Германией?

    Все силы Джонсона будут заняты переговорами с ЕС, а потом еще добавятся переговоры о торговом соглашении с США. Едва ли у правительства Джонсона будет время и желание отвлекаться на Россию, если, конечно, не случится нового кризиса, наподобие отравления Скрипалей.

     


Текст: Александр Титов
опубликован: 17.12.2019

 

Гнозы
en

Изображая жертву: о культуре виктимности

«Политическая корректность опасна тем, что она возрождает племенное мышление» – «То, что вы называете политической корректностью, я называю прогрессом». Этот обмен репликами — фрагмент из недавней дискуссии между Джорданом Петерсоном и канадской журналисткой Мишель Голдберг. Коротко и емко, он наилучшим образом отражает суть сегодняшних дебатов по поводу меньшинств и их права голоса в современном обществе. 

«Все чувствуют угрозу»

«Все чувствуют угрозу; одни — от большинства, другие — от меньшинства. Те и другие при очень разных шансах на самореализацию страдают от страха перед неполнотой своего коллективного бытия», пишет немецкий социолог Хайнц Буде1. Действительно, самореализация, а не успешное «встраивание» себя в заранее заданные рамки, стала главным императивом сегодняшнего западного общества — «общества сингулярностей», как назвал его другой немецкий социолог, Андреас Реквиц2. Сегодня не только каждый индивид, но и многие группы претендуют на статус «особенных», стремятся определить себя через ту или иную уникальную идентичность. При этом, пишет Реквиц, как для отдельных людей, так и для целых сообществ стремление к оригинальности и неповторимости является не просто субъективно желанным, но и социально ожидаемым3. Как это ни парадоксально, но быть «уникальным» — это и значит соответствовать требованиям сегодняшнего образованного городского среднего класса.

Уникальность, неповторимость, оригинальность существуют не сами по себе, но, напротив, социально производятся и воспроизводятся. Их создают и конструируют социальные агенты — отдельные индивиды, организации, институты. И именно в процессе этого конструирования нередко возникает конфликт между группами, претендующими на то, чтобы быть особенно особенными, и опасающимися, что их право на самоопределение будет ограничено извне. Точно так же, как в дебатах между Петерсоном и Голдберг: одни чувствуют, что не могут произносить те или иные вещи вслух, а другие — что их не слышат. И те, и другие ощущают себя жертвами.

Сегодня принято стремиться к тому, чтобы быть уникальным и особенным. Возможна ли в таком обществе солидарность?  © Chris Murphy/flickr, CC BY-NC-ND 2.0

Действительно, сингулярность — уникальность —  к которой сегодня принято стремиться, нередко понимается как сингулярность пережитой  в прошлом или переживаемой в данный момент дискриминации. Женщины, темнокожие, мигранты, мусульмане, люди с теми или иными недугами: все чаще в публичных дебатах (таких, например, как #metoo или #faceofdepression) «особенность» жизненного опыта отдельных социальных групп сводится к особенностям насилия, этот опыт сформировавшего. Дискуссия о правах угнетенных групп ведется, как минимум, с послевоенных попыток осмысления Холокоста и колониальной истории, и с середины 1960-х годов приобретает глобальное значение. Однако за последние несколько десятилетий фокус этой дискуссии сместился с борьбы за всеобщие права человека на борьбу за права отдельных сообществ4

«Взгляды автора не соответствуют сегодняшним представлениям о роли женщин»

Нет никакого сомнения в том, что насилие и дискриминация действительно существуют (с этим согласился бы даже Джордан Петерсон – по его мнению, в сегодняшнем обществе дискриминируют белых мужчин среднего класса). Более того, насилие и дискриминация, действительно, могут в большой степени определять ход жизни многих людей. Вопрос, который волнует сегодня многих исследователей заключается не в том, насколько обоснованны притязания тех или иных людей, групп, сообществ на статус жертв. Нет, вопрос в другом: какого рода социальные отношения возникают вокруг статуса жертвы?

Отвечая на этот вопрос, социологи Брэдли Мэннинг и Джейсон Кэмпбелл говорят о формировании в западном обществе – в особенности, в США – так называемой «культуры виктимности». Эта культура, пишут Мэннинг и Кэмпбелл, породила целый ряд новых понятий и практик, призванных защитить хрупкое — особенное, уникальное — «я» от насилия мнимого или настоящего. В американских кампусах борятся с «микроагрессиями»: непреднамеренными, но оскорбительными с точки зрения жертвы, высказываниями. Микроагрессией может стать, например, комплимент женщине по поводу ее обуви или прически; ей может стать рэп в исполнении белого музыканта или китайское блюдо в столовой американского университета. Точно так же рассуждения Иммануила Канта об устройстве общества могут расстроить современных студентов — уже в 2008 году одно из изданий «Критики чистого разума» вышло с примечанием от издательства: «Взгляды автора не соответствуют сегодняшним представлениям о роли женщин и этнических меньшинств». Наконец, целый ряд институций — администрации колледжей, дирекции музеев, продюсерские фирмы — изгоняют провинившихся или подозреваемых в насилии личностей из публичного пространства. 

Культура виктимности породила и новую форму моральной иерархии, где жертва имеет первостепенное право на высказывание. Если не в судебном, то, как минимум в репутационном смысле, осуществилась смена фундаментальных презумпций: презумпция невиновности сменилась на презумпцию виновности — виноват, пока не доказано обратное. При этом решение о степени вины нередко принимает сторона, считающая себя жертвой, — в единоличном порядке.

Солидарность для 99% 

Характерной чертой культуры виктимности становится, по мнению некоторых критиков, так называемый «карцерный активизм», когда одни группы используют инструменты государственной власти для подавления представителей других. Так, некоторые феминистки критикуют активисток движения #metoo именно за их готовность «спустить собак» и «запереть в тюрьмах» тех, кого проще всего категоризировать как насильников — мужчин из социально уязвимых групп.

Культуру виктимности и общество сингулярностей критикуют как справа, так и слева, причем критики с обеих сторон задаются одним и тем же вопросом: не грозит ли нам новая форма тоталитаризма? Отличие в ответах на этот вопрос. Если консервативные мыслители считают что выход — в большей индивидуализации, в императиве личных достижений над социальными структурами, то левые критики культуры виктимности настаивают на том, что борьба с насилием, неравенством и дискриминацией должна вестись не отдельными группами, а совместными усилиями. Поиск солидарности — а не сингулярности — является единственным выходом из тупика, в котором отдельные сообщества борются за перераспределение привилегий в свою пользу, а не за общее благо. Именно на этих позициях стоит как ряд активистских движений (например, Unteilbar в Германии или феминистские забастовки huelga feminista в Испании), так и многие социологи, политологи, экологи, гендерные исследователи. 

«Феминисткам необходимо объединяться с другими анти-капиталистическими и анти-системными движениями, чтобы стать феминизмом для 99% человечества. Только объединившись с анти-расистами, экологами, защитниками трудовых прав и прав мигрантов, мы сможем победить неравенства и сделать нашу версию феминизма надеждой для всех остальных», — пишут в своем «Манифесте» социологи Чинция Арруцца, Тити Бхаттачарья и Нэнси Фрейзер5

«Белая привилегия — это марксистская ложь», а «исламофобия — миф, придуманный фашистами и используемый трусливыми политиками», настаивает Джордан Петерсон. Наоборот, девиз левых критиков идентитарной политики и культуры виктимности мог бы звучать так: «Сингулярности всех стран — объединяйтесь!». 


1.Bude, Heinz (2014) Gesellschaft der Angst. Hamburger Editionen. S. 142-143. 
2.Reckwitz, Andreas (2018) Gesellschaft der Singularitäten. Suhrkamp. 
3.Reckwitz, Andreas (2018) Gesellschaft der Singularitäten. Suhrkamp. S. 9. 
4.Ignatieff, Michael (2001) Human Rights as Politics and Idolatry. Princeton University Press. 
5.Arruzza, Cinzia; Bhatttacharaya Tithi; Fraser, Nancy (2019) Feminism for the 99%: Manifesto. Verso. NY. 
читайте также
Gnose

Иван Тургенев

«С высоты европейской цивилизации можно еще обозревать всю Россию». 28 октября 1818 родился Иван Тургенев. Кирилл Зубков рассказывает, как Тургенев стал посредником между русской и европейской литературой.

Gnose

Советский Союз и падение Берлинской стены

«Насколько мне известно, это вступает в силу немедленно... сейчас». Эти слова привели к штурму Берлинской стены. Ни Кремль, ни советское посольство в Восточном Берлине не были в курсе. Историческое решение об открытии стены поздним вечером 9 ноября было принято без согласования с советскими «друзьями». Ян Клаас Берендс о реакции Москвы на драматические перипетии 1989 года.

показать еще
Motherland, © Таццяна Ткачова (All rights reserved)