Исторические взаимосвязи трех восточноевропейских языков — беларуского, украинского и русского — сейчас по понятным причинам вызывают интерес далеко за пределами узкого круга славистов и специалистов по средневековью. Вопрос об их связях попал в фокус всеобщего внимания, поскольку Владимир Путин, стараясь оправдать свою военную агрессию против Украины, приводит якобы исторические факты, в том числе из области истории языка. В частности, в своей статье «Об историческом единстве русских и украинцев» Путин пишет, что будто бы «славянские и другие племена на громадном пространстве — от Ладоги, Новгорода, Пскова до Киева и Чернигова — были объединены одним языком». Как бы мимоходом уточняя: «сейчас мы называем его древнерусским». Автора трудно заподозрить в подлинно филологическом интересе к предмету: самостоятельность языков он изображает как нечто, что равнозначно самостоятельности того или иного народа, той или иной страны, из чего следуют вполне конкретные политические выводы и притязания. Ведь если принять как факт, что когда-то в прошлом беларуский и украинский языки откололись от русского языка — а это заблуждение с Путиным разделяют очень многие, — то разве они не представляют собой всего лишь варианты, диалекты русского? А если это так, то разве не должны беларусы и украинцы в конце концов считаться, на самом деле, русскими?
В статье Путина речь идет о территориях, занимающих значительную часть сегодняшней Украины, Беларуси и европейской России1. В Средние века их занимала Киевская Русь. Население этого княжества говорило на всевозможных народных говорах: финских, балтийских, но более всего — на восточнославянских говорах, составляющих одну из трeх ветвей славянских языков и диалектов. Название «Русь», согласно наиболее распространенной теории, происходит от прибалтийско-финского слова ruotsi, вероятно, восходящего к северогерманскому слову со значением «гребец». Соответственно, первоначально это слово подразумевало не восточных славян, а викингов, известных так же как «варяги», которые по таким рекам, как Нева, Волхов, Двина и Днепр шли от Балтийского моря через восточнославянские земли на Черное море и в Константинополь.
Для защиты своих торговых путей по ходу следования они создавали опорные пункты, из которых вырастали местные центры власти. В конце IX века удалось объединить крупнейшие из них — Новгород на севере и Киев (Киïв) на юге. Новое княжество оставило себе название «Русь». Вскоре варяги, скандинавы по происхождению, приспособились к восточнославянскому большинству — в том числе в том, что касается использования его языка. Со временем слово «Русь» стало общепринятым названием всех восточных славян.
«Русь» — это не страна «русских»
Путин далеко не первым назвал это средневековое государство и его язык «древнерусскими». Это обозначение как минимум ошибочно: оно предполагает, что жившие тогда на этих землях люди были русскими и что говорили они на какой-то форме именно русского, а не беларуского или украинского языка. Что, в свою очередь, заставляет нас думать, будто русский язык, во-первых, существовал уже в раннем Средневековье, во-вторых, был тогда единственным восточнославянским языком и, в-третьих, до наших дней в общем и целом остался таким, как был. Беларускому и украинскому в этой картине отводилась роль позднейших ответвлений. Но первоначально под «русским» понимали то, что входит или когда-то входило в состав государства Русь2. От украинского и беларуского русский язык в конечном счете отличается лишь тем, что ему «повезло» исторически: он унаследовал свое название от «Руси» без дополнений в виде приставок («мало-» или «бело-»). И это историческое «везение» в конечном счете связано с перевесом сил, который начиная с XVII века складывался в пользу Московского царства.
О языках Киевской Руси
Обо всем этом вполне можно было бы не знать и не помнить: в конце концов, какое отношение возраст языка, языковая ситуация в Средневековье и даже в наше время имеют к сегодняшнему национальному суверенитету или к независимости страны? Однако подобные представления имеют большую власть над умами, поэтому невозможно обойтись без разговора о языках восточных славян, их истории, возрасте, происхождении и взаимоотношениях. При этом важно различать две формы бытования языка. С одной стороны, литературный язык в современном смысле (применительно к ранним эпохам речь тут идет о надрегиональных письменных формах языка, которые немногие грамотные люди использовали в сфере высокой культуры); а с другой стороны, устные говоры, которыми в повседневной жизни пользовались широкие группы населения.
В быту жители Киевской Руси говорили на своих восточнославянских говорах (или на балтийских и финских говорах). Применительно к этой эпохе невозможно найти четко разграниченные предтечи трех будущих восточнославянских языков. У говоров, которые были сильно отделены друг от друга географически, отличия были существенны. Но грань между говорами соседних местностей бывала очень размытой, а переход между ними — очень плавным. Историю этих восточнославянских говоров можно рассказать коротко: как всякая разновидность языка, они менялись на протяжении столетий, но оставались средством коммуникации широких групп населения до самого ХХ века и продолжают существовать по сей день. При этом мы до сих пор наблюдаем плавные переходы между разными говорами, даже поверх сегодняшних государственных границ. Но это совершенно обычная вещь для любых говоров во всех остальных частях Европы: например, на границе между Нидерландами и Германией или между Португалией и Испанией.
Восточнославянские говоры существовали в основном в устной форме, они редко находили отражение на письме. Но сохранились тексты бытового характера, написанные на бересте (часто это короткие личные сообщения). Чаще всего их находят в Новгороде, но в других районах — тоже. Эти тексты отражают местные говоры. Гораздо более схематичный и формализованный юридический язык также был восточнославянским. В первую очередь это касается обширного корпуса текстов, который обычно именуется по-русски «Русской правдой» и который следовало бы назвать «Правдой Руси». Короче говоря, восточнославянский был языком мирских, светских текстов. Но на Руси, подобно другим частям средневековой Европы, большая часть письменности носила религиозный характер. Пока в религиозной культуре Запада — и, следовательно, во всей письменной культуре и литературе — доминировала латынь, точно так же в восточнославянском пространстве господствовал импортированный язык, получивший название церковнославянского.
Путь церковнославянского языка
Церковнославянский язык пришел на Русь окольными путями. Он был создан в IX веке братьями Константином (впоследствии принявшим монашеское имя Кирилла) и Мефодием, двумя священниками на службе у Византии. И создали его братья-миссионеры для обращения западных славян в тогдашней Моравии. Чтобы познакомить славян с текстами Священного писания на «их» языке, Кирилл и Мефодий, которых иногда именуют «славянскими апостолами», скомбинировали свой собственный южнославянский диалект с более сложными синтаксическими структурами и с более абстрактной лексикой по греческому и латинскому образцу. Кирилл разработал для этого языка особый алфавит — глаголицу. На короткое время Рим признал этот язык, называемый теперь старославянским, первым и единственным из современных (хотя, в конечном счете, старославянский был плановым языком, не будучи ни для кого родным), который пригоден для богослужения наряду с латынью, греческим и древнееврейским.
Миссия в Моравию закончилась неудачей: распространение там в итоге получила латинская литургия. Ученики Кирилла и Мефодия вскоре вынуждены были бежать, многие — в Болгарское царство. Здесь возник названный именем Кирилла, но не им созданный кириллический алфавит, мало опирающийся на глаголицу, а гораздо больше заимствовавший у греческого. Впоследствии именно он лег в основу письменности православных славянских народов. Когда в конце Х века великий князь Руси Володимир (так пишется это имя по-украински, наследуя восточнославянскому образцу), или Владимир (так имя пишется по-русски, в соответствии с церковнославянской традицией), со своей дружиной принял христианство, церковнославянский язык с кириллицей стали инструментом обращения населения. Восточные славяне той эпохи, видимо, отчасти понимали церковнославянский, который по сути был южнославянским, или, по меньшей мере, он не был им настолько чужд, как греческий или латынь.
Языковая конкуренция в Москве и в Литве
Киевская Русь распалась в XIII веке. Восточные части стали данниками Золотой Орды. Позже, в XIV–XV веках, здесь возникло и выдвинулось на лидирующие роли малозначительное прежде Московское княжество. В Московской Руси, из которой выросло Московское царство, языки не менялись ролями до самого XVII века: восточнославянский в смысле всех своих разнообразных говоров оставался языком повседневности и светской культуры, а текстов на нем писалось немного. Церковнославянский, в свою очередь, был языком высокой культуры. Результатом стала так называемая диглоссия, при которой два языка — «высокий» и «низовой» — весьма строго делят сферы применения.
В западной части бывшей Руси, на территории сегодняшней Беларуси и Украины, ситуация была иной. В XIV веке эти территории стали частью Великого княжества Литовского. В отличие от Москвы здесь довольно рано возникла надрегиональная письменность на основе восточнославянских говоров3. Литовские правители использовали восточнославянский говор большинства населения и кириллический алфавит для управления своей огромной территорией. В XVI и в начале XVII века этот западный вариант восточнославянского — или, как бы мы сказали сегодня, его «беларуский» и «украинский» варианты — составил серьезную конкуренцию церковнославянскому, потому что он использовался не только для утилитарных целей, но и для переводов религиозных текстов, а главное — в ходе церковных диспутов. Этот язык современники называли «языком Руси» (руска мова) или «простым языком» (проста мова). «Простой» здесь ни в коем случае не означает то же самое, что «примитивный», а скорее то, что он был основан на народном языке местных жителей и таким образом противопоставлялся церковнославянскому. Эта эмансипация автохтонного «языка простых людей» очень похожа на те процессы, которые происходили с другими европейскими народными языками в XVI—XVII веках в ходе Реформации и Контрреформации.
В качестве термина для «простой мовы» в российских и в некоторых «классических» немецкоязычных источниках довольно часто используется проблематичное обозначение «западнорусский язык» (“westrussisch”), но в наше время в немецкоязычной среде предпочитают название «рутенский». Это обозначение отражает понимание, что речь не идет о неком подвиде русского. В Беларуси пользуются термином «старобеларуский», а в Украине — «староукраинский». Эти обозначения тоже не лишены недостатка, потому что «проста мова» в целом не может быть соотнесена ни с сегодняшним беларуским, ни с сегодняшним украинским, пусть даже некоторые тексты иногда демонстрируют больше сходства с диалектами областей, где сегодня распространен беларуский язык, а иногда с диалектами сегодняшних украиноязычных территорий.
Рутенский литературный язык Великого княжества Литовского, как и само великое княжество, не дожил до наших дней. В конце XVII века он перестал использоваться в правосудии и государственном управлении, а свое значение начал терять еще раньше. Когда Великое княжество Литовское стало частью польско-литовского государства, а это случилось уже во второй половине XVI века, и культурно все больше ориентировалось на Польшу, культурно более привлекательный польский начал вытеснять рутенский литературный язык.
Современные литературные языки
На рубеже XVII и XVIII веков «в восточнославянском языковом ландшафте еще не просматривалось ничего из того, что мы сегодня обозначаем как беларуский, русский и украинский (в виде соответствующих литературных языков)»4. Люди говорили на своих говорах. В качестве языка письменности в Великом княжестве Литовском доминировал теперь уже польский, а в Русском царстве — по-прежнему церковнославянский. Петровские реформы дали начало острому конфликту, в ходе которого на протяжении всего XVIII века шел спор: взять ли за основу будущего русского литературного языка церковнославянский или народный язык. Современный литературный русский язык, постепенно формировавшийся в XVIII веке и закрепившийся в XIX веке, прежде всего в творчестве Александра Пушкина, в конечном счете представляет собой компромисс: в его основе — среднерусские говоры ближайших к Москве областей, но он также содержит многие элементы и свойства церковнославянского.
Современные украинский и беларуский литературные языки лишь немногим моложе. Как многие другие литературные языки, они являют собой плоды эпохи «национального пробуждения» XIX века.
Условия на старте у них были менее благоприятные, чем у русского: в этот момент область, где были распространены беларуские диалекты, стала частью Российской империи, область распространения украинского, в основном, тоже вошла в состав Российской империи, а чуть меньшая ее часть оказалась под властью Австрии. И все же здесь, в трудах таких писателей, как украинцы Иван Котляревский и Тарас Шевченко и беларусы Винцент Дунин-Марцинкевич и Францишек Богушевич, сформировались современные украинский и беларуский языки. Оба языка выросли из тогдашних украинских или беларуских диалектов, не делая больших заимствований из церковнославянского или рутенского языка периода раннего Нового времени5.
Учитывая доминирование русского языка на этих территориях, беларуский и украинский литературные языки и в дальнейшем развивались, преодолевая большие сложности. В советскую эпоху предпринимались серьезные попытки вытеснить оба языка в пользу русского, «русифицировать» их, сделать более похожими на русский. Эта политика несомненно оставила свои следы в беларуском и украинском языках. Но так же несомненно и то, что они ни в коей мере не были продуктами развития русского языка. Когда о Киевской Руси говорят как об истоке русского языка и «русского мира», не упоминая беларуский и украинский, это не более чем терминологический трюк: а именно, использование слова «древнерусский» в качестве названия средневекового княжества и его языка, в котором не могло быть и речи о русском, украинском и белaруском, какими мы их знаем сегодня.
Еще один восточнославянский язык?
Можно удивиться тому, что на простой вопрос: «Сколько на свете восточнославянских языков?» слависты отвечают по-разному. Дело тут в том, что некоторые языковые формы выполняют больше коммуникативных функций, чем типичные диалекты, но меньше, чем их типичные, вполне сформировавшиеся литературные языки. Пример тому — русинский язык, который часто называют четвертым восточнославянским языком. На нем говорят в Карпатах, прежде всего в Словакии, в юго-западной Украине и в юго-восточной Польше, а после миграционных волн XVIII века — еще и в Сербской Воеводине. Воеводинский русинский довольно далеко продвинулся на пути к литературному языку. Карпатский русинский находится в другой ситуации: меньше других он развился в Украине, а сильнее всего — в Словакии.