35 лет назад, через пару дней после аварии в Чернобыле, радиоактивное «облако» накрыло Германию и остановилось на границе с Францией. По крайней мере, так считали французские СМИ, пока немецкие говорили об общемировой катастрофе. О разнице между соседями — исследовательница Катрин Йордан.
Каково это — расти и взрослеть при Лукашенко? Чего боятся, о чем мечтают и на что надеются молодые люди в Беларуси? Немецкий фотограф Юлия Аутц провела в Беларуси полгода накануне крупнейших протестов в этой стране.
Уходящий год был таким, что нам всем, кажется, хочется проводить его как можно скорее. Он оставляет после себя больше вопросов, чем ответов. «декодер» вспоминает, о чем мы задумывались в 2020-м.
Каково быть евреем в современной Германии? Значит ли это чувствовать себя защищенным государством, которое строит свою политику на раскаянии за преступления Холокоста? Или — то и дело сталкиваться с проявлениями скрытого антисемитизма, который никуда не делся? «декодер» спросил об этом у социолога Катрин Реймер-Гординской.
Вот уже несколько десятилетий историческая память немцев сосредоточена на преступлениях Холокоста. И лишь несколько лет назад в Германии активно заговорили о том, что и немецкий колониализм конца XIX – начала XX веков никак не отнесешь к «славным страницам» истории страны. «Декодер» спросил у историка Ребекки Хабермаc, почему немцы снова вспомнили о нем.
В начале 1990-х годов Восточная Германия, как и Россия, столкнулась с необходимостью радикально реформировать социалистическую экономику. Как прошла приватизация в бывшей ГДР — и какой она осталась в памяти восточных немцев? «Декодер» спросил об этом у историка Мартина Беика.
Социолог Марит Кремер отвечает на вопросы «Декодера» о том, что делают европейские власти для того, чтобы повысить уровень интеграции европейских чеченцев. Достаточно ли этих усилий для преодоления влияния радикального ислама?
