Поразительный факт: советский посол в ГДР Вячеслав Кочемасов просто проспал падение Берлинской стены, случившееся 9 ноября 1989 года. И в посольстве СССР на Унтер-ден-Линден, и в кабинетах в центре Москвы об исторических событиях узнали из выпусков новостей.
Прошло ровно тридцать лет, а чувство, что в Москве и в Берлине многие еще спят, не очень-то уходит. Этот сон совсем не спокойный и не умиротворенный — наоборот, нервный и прерывистый. Он полон ярких образов и кошмарных подробностей, но все они заслоняют реальность. Как и тридцать лет назад, с закрытыми глазами невозможно увидеть то, что происходит друг у друга.
Просыпайтесь!
Перед вами наше новое медиа о Германии и Европе по-русски:
Основа нашей работы – перевод немецкоязычных СМИ; причем под переводом мы понимаем не только буквальную передачу оригинального текста на другом языке, но и прояснение контекста, погружение в смысл и в конечном счете создание нового знания. Поэтому переводные материалы сопровождаются нашими краткими комментариями, объясняющими сложные термины, и полноценными статьями, написанными специально для нас учеными — на основе новейших исследований, но без специфического научного жаргона.
Прочесть Европу не всегда просто. Спектр мнений, звучащих в европейской прессе по самым разным вопросам, в самом деле чрезвычайно широк. Русскоязычному читателю мы хотим рассказать о самых злободневных и важных темах. С одной стороны, нас интересуют повседневные проблемы, которые затрагивают каждого европейца, — например, миграция или рост популизма. С другой стороны, мы следим за дебатами европейских интеллектуалов — скажем, о публичном дискурсе или границах политкорректности. Наконец, нам важно то, что касается одновременно России и Германии, — как, например, юбилей падения Берлинской стены и его последствия.
dekoder стремится именно к тому, чтобы отразить разные точки зрения. Наша задача не в том, чтобы дать российскому читателю «правильное» мнение. Напротив: наша задача – предоставить все инструменты, которые помогут составить собственное мнение.
Мы не ищем простых ответов. Нет, мы постараемся показать всю сложность существующих противоречий и спектр мнений. Мы читаем Европу – вместе с вами.
PPS Мы приурочили выход русской версии dekoder к тридцатой годовщине падения Берлинской стены — дню, с которого началась новейшая история Германии. И мы начинаем с рассказа о том, что те события значат для сегодняшнего немецкого общества.
С чего начать?
Как писали о падении Берлинской стены газеты в ФРГ, ГДР и СССР? Читайте в нашем специальном обзоре прессы за ноябрь 1989 года!
Автор газеты taz Даниэль Шульц о том, как в 1990-е все его друзья внезапно стали скинхедами – и приходилось соответствовать.
Красавица, спортсменка – и анти-комсомолка: Инес Гайпель бывшая чемпионка ГДР по легкой атлетике, а сейчас – известная писательница – о том, как идеологи ГДР подготовили почву для роста правого популизма.
Историческое решение об открытии стены было принято правительством ГДР на свой страх и риск: уже погибая, страна, наконец освободилась от власти московских шефов. Историк Ян Клаас Беренс о закате социализма в Европе.
«Долой cтену!» — 30 лет назад пала Берлинская стена. Сейчас ясно, что это было началом конца разделенной Германии. dekoder публикует выдержки из восточно- и западногерманских, а также советских СМИ о событиях 9 ноября 1989 года.
«В те годы так всё и было: многие были близко знакомы с праворадикалами, с неонацистами. Мы дружили с ними, некоторые нам были симпатичны». Автор taz Даниэль Шульц, заставший закат ГДР подростком, об истоках восточногерманского неонацизма.
Инес Гайпель, писательница и в прошлом известная в ГДР легкоатлетка боится, что немцы могут упустить тот шанс, который им дала мирная революция — воссоединение Германии.
«Насколько мне известно, это вступает в силу немедленно... сейчас». Эти слова привели к штурму Берлинской стены. Ни Кремль, ни советское посольство в Восточном Берлине не были в курсе. Историческое решение об открытии стены поздним вечером 9 ноября было принято без согласования с советскими «друзьями». Ян Клаас Берендс о реакции Москвы на драматические перипетии 1989 года.
Рассказ о 1989 годе в истории Восточной Европы, ГДР и Китая прост и ясен: в одном случае – мирная революция, положившая конец коммунистическому господству, в другом – зачатки освободительного движения, задавленные танками Народно-освободительной армии на площади Тяньаньмэнь. Эти события оказались судьбоносными для всего мира. Но какой же была реакция Москвы на эти драматические перипетии, в частности, на падение Берлинской стены 9 ноября? Ведь именно советское руководство, поставив у руля Михаила Горбачева в марте 1985 года, придало новую динамику застывшему ходу холодной войны.
Советский 1989 год
Период гласности и перестройки на короткое время превратил Советский Союз в тот самый авангард истории, которым он сам себя провозгласил в 1917 году. С растущей скоростью руководство страны во главе с Михаилом Горбачевым начало перестраивать политическую систему. Они ослабили тиски некогда всемогущей цензуры, выпустили политических узников, начали эксперименты с приватизацией экономики. После выборов Съезда народных депутатов 26 марта 1989 года СССР все еще находился в авангарде реформ среди коммунистических диктатур Восточной Европы. Но в том же году первенство пришлось уступить. Усилия Горбачева «навязать процесс цивилизирования сверху» пробудили в советском обществе новые силы, развитие которых все меньше подчинялось контролю. В частности, началась эрозия периферии советского государства: в 1989 году заметно ослабли власть партии и авторитет центра на пространстве от Балтийского моря до Кавказа.
Сдвинулись все приоритеты советской политики. Если начиная с 1945 года в центре внимания постоянно находилась восточноевропейская империя — особенно в кризисные 1953, 1956, 1968 и 1980-1981 годы, — то теперь фокус внимания сместился. Михаил Горбачев и его соратники очень стремились к улучшению отношений с Западом. В связи с этим контакты с Соединенными Штатами и ФРГ вскоре вышли на первый план. «Братские страны» — ГДР, Чехословакия, Румыния и Болгария — раз за разом получали отказ в поддержке своих реформ и, наоборот, отдалялись. К тому же советское руководство отказалось от «доктрины Брежнева», согласно которой социалистические государства обладали только неполным суверенитетом и Советский Союз имел право в любой момент и, если необходимо, силой вмешиваться в их внутренние дела. Июньские выборы в Польше показали, что Москва действительно не собирается ни политическими, ни военными мерами влиять на ситуацию в ближнем зарубежье. Кремль смирился с поражением коммунистов. Открылось пространство возможностей, сравнимого с которым в Европе не было несколько десятилетий.
1989 год в ГДР
Десятки лет ГДР и СССР связывали «особые отношения». Коммунистическое государство на немецкой земле символизировало советскую победу в 1945 году. Пусть и не вся Германия, а только ее половина, но все же это была жемчужина в короне советской империи. Десятилетиями ни одно важное политическое решение в ГДР не могло быть принято без согласия СССР. Особенно если речь шла о власти — а тема границ в годы холодной войны, конечно же, была вопросом власти. Полмиллиона советских солдат на немецкой территории были еще одним важным фактором. И, конечно, советское посольство – а точнее, целый городок вдоль бульвара Унтер ден Линден – постоянно следило за всем происходящим в стране. Дополнительным игроком была обширная резидентура КГБ с центром в берлинском районе Карлсхорст.
Верхушка Социалистической единой партии Германии (СЕПГ) понимала свою зависимость от Москвы. Если прочие коммунистические страны Восточной Европы располагали и собственными национальными институтами легитимации, то для Восточного Берлина «победа над фашизмом» и «дружба с Советским Союзом» были ключевой парадигмой государственной политики. «Социализм на немецкой земле» не мыслился без советского протектората. Однако с началом перестройки между ГДР и ее покровителем прошла опасная трещина. Горбачев и его соратники были убеждены в необходимости кардинальных реформ. Эрих Хонеккер и его товарищи в политбюро СЕПГ считали, что ГДР представляет собой образец социалистического государства. Главный идеолог из Восточного Берлина Курт Хагер уже в 1987 году, комментируя советский курс на реформы, задавал риторический вопрос: «И, к слову сказать, если ваш сосед затеял у себя ремонт — сочтете ли вы своим долгом поменять обои у себя в квартире?» Так разногласия стали достоянием общественности.
В начале судьбоносного 1989 года ГДР наряду с Румынией и Чехословакией были самыми непримиримыми врагами московских реформаторов. Хонеккер и руководство СЕПГ опасались, что Москва неминуемо предаст социализм. Восточный Берлин рассматривал себя как противоположность Москве, как якорь стабильности и оплот европейского порядка, сложившегося по результатам Ялтинского и Хельсинкского соглашений. Однако с весны 1989 года три фактора начали подтачивать власть СЕПГ: протесты собственного населения, которые с момента фальсифицированных местных выборов в мае вышли на качественно новый уровень; ухудшающееся состояние здоровья генерального секретаря Эриха Хонеккера; наконец, нарастающее давление граждан ГДР, стремящихся выехать из страны и искавших малейшие возможности проскользнуть за проржавевший железный занавес. Венгрия, а также немецкие посольства в Праге и Варшаве начали предоставлять такие возможности. Летом общественная жизнь ГДР, до того замороженная и замершая, постепенно ожила, началось кипение, брожение и движение. Цепляясь за власть, СЕПГ не могла рассчитывать на советскую помощь: Михаил Горбачев уже ранней осенью 1989 года принял решение, что советские войска, расквартированные в ГДР, останутся в казармах.
Путаница, СМИ, потеря управления: один осенний день 1989 года
Регулярные массовые демонстрации в Лейпциге и свержение Эриха Хонеккера 17 октября 1989 года окончательно расшатали восточногерманскую систему. В день республики 7 октября 1989 года, знаменовавший сороковую годовщину со дня основания ГДР, Горбачев увидел решительно настроенные толпы на улицах Берлина. Поддержка советского лидера, оказанная Хонеккеру, была очень сдержанной. Незадолго до этого, 5 октября, советник Горбачева по внешней политике Анатолий Черняев записал в своем дневнике: «Словом, идет тотальный демонтаж социализма как явления мирового развития… И, наверно, это неизбежно и хорошо. Ибо речь идет о единении человечества на основах здравого смысла. И процесс этот начал простой ставропольский парень», — советский функционер имел в виду происхождение своего начальника. Уже тогда Черняев видел в Горбачеве фигуру всемирно-исторического значения. Популярность Горбачева, по крайней мере за рубежом, в 1989 году достигла невиданных высот. Все надежды разделенной Германии и европейского континента в целом были сфокусированы на нем, миллионы людей увидели в Горбачеве своего спасителя.
В центре внимания – внутренние проблемы
Сам Горбачев был все больше озабочен внутренней политикой. Осенью 1989 года начался новый виток борьбы с его основным противником — Борисом Ельциным. К тому же и консервативное крыло политбюро, объединившееся вокруг Егора Лигачева, постепенно отказывалось от поддержки Горбачева. Как бы ни кипели страсти между Варшавой, Берлином, Прагой и Будапештом, советское руководство было прежде всего занято внутренними перипетиями. В конце концов события внутри страны развивались с не меньшей скоростью, чем на внешнеполитической арене, ведь в этом случае речь шла о сохранении собственной власти. Именно это демонстрируют дневники Черняева — вероятно, наиболее ценный источник из самого центра принятия решений.
С начала ноября ГДР стояла на пороге больших перемен. Стало очевидным, что сохранять статус-кво и оставаться страной с непроницаемыми границами, охраняемыми силой оружия, больше невозможно. И все же никто не мог предсказать то, что случилось вечером 9 ноября. Новое руководство СЕПГ во главе с Эгоном Кренцем по-прежнему стремилось к тому, чтобы согласовывать все свои действия с Кремлем. В первой же половине ноября 1989 года две проблемы наложились друг на друга: празднование годовщины Октябрьской революции (7-8 ноября) и неопытность нового руководства СЕПГ. Пока в Восточном Берлине работали над новым законом о свободе передвижения, московское руководство было занято своими торжествами и было недоступно для связи. В первой половине дня 9 ноября, когда заседало советское политбюро, – звонки из-за границы не принимались. В результате Эгон Кренц не скоординировал свои действия с Москвой.
Падение Берлинской стены
Около 7 часов вечера 9 ноября член политбюро СЕПГ Гюнтер Шабовски выступил со скоропалительным заявлением о вступлении в силу нового закона о свободе передвижения: «Насколько мне известно, он вступает в силу немедленно... сейчас». Это заявление привело к штурму Берлинской стены. Ситуация усугубилась повторением его ошибочного заявления в западногерманских вечерних новостях. Ни Кремль, ни советское посольство в Восточном Берлине не были в курсе. Историческое решение об открытии стены («Мы открываем шлюзы») поздним вечером того же дня было принято без согласования с советскими «друзьями». СЕПГ впервые приняла серьезное политическое решение на свой страх и риск: уже погибая, она наконец освободилась от власти московских покровителей. Советский посол Вячеслав Кочемасов только утром 10 ноября позвонил Кренцу и выразил обеспокоенность ситуацией в Берлине. О падении стены в Москве узнали из новостей. Посол этот момент просто проспал. Советские СМИ сообщали о происходящем скупо и неохотно — тема была неудобная, а главное, хватало собственных новостей, которые широко обсуждались и занимали все внимание.
Так 9 ноября 1989 года СССР превратился в стороннего наблюдателя. Советская сторона ожидала в самой крайнем случае организованного открытия границы между ГДР и ФРГ – но никак не падения стены. Поскольку Горбачев наложил запрет на применение силы, Москве ничего не оставалось, как согласиться с наступлением новой реальности.
Когда советник Горбачева по Германии Валентин Фалин утром 10 ноября в ужасе от случившегося прорицал крах ГДР, его коллега Черняев уже задумывался о будущем, которое наступит после этого. Он писал в своем дневнике: «Закончилась целая эпоха в истории «социалистической системы» ... Остались наши «лучшие друзья»: Кастро, Чаушеску и Ким Ир Сен... тут уже не о «социализме» речь, а об изменении мирового соотношения сил, здесь — конец Ялты, финал сталинского наследия и «разгрома гитлеровской Германии». В самом деле, в 1945 году Советский Союз выиграл войну, а в 1989 году он начал проигрывать мир. Речь уже не шла о реформе социализма. Настало время проводить его в последний путь.
Литература по теме:
Hans-Hermann Hertle (2009): Chronik des Mauerfalls. Die dramatischen Ereignisse um den 9. November 1989, Berlin.
«Долой cтену!» — 30 лет назад пала Берлинская стена. Сейчас ясно, что это было началом конца разделенной Германии. dekoder публикует выдержки из восточно- и западногерманских, а также советских СМИ о событиях 9 ноября 1989 года.
«Мы – один народ», – скандировали демонстранты в ГДР перед падением Берлинской стены в 1989 году. 30 лет спустя различия между восточными и западными немцами остаются важнейшей темой общественных дискуссий о немецком воссоединении. Кого можно назвать восточным или западным немцем? И в чем заключаются характерные «восточногерманские» черты?
Инес Гайпель, писательница и в прошлом известная в ГДР легкоатлетка боится, что немцы могут упустить тот шанс, который им дала мирная революция — воссоединение Германии.
«Мое главное умение как интеллектуала — проводить различия», говорит философ и писательница Свенья Фласпелер. О том, почему сегодняшние левые интеллектуалы и феминистки не готовы к дискуссии, Фласпелер рассказала в интервью изданию taz futurzwei.
Восточные немцы сталкиваются в сегодняшней Германии с oграничениями и предубеждениями, напоминающими отношение к мигрантам, считает социолог Наика Форутан. С ней поговорил корреспондент taz, сам выросший в ГДР.
weitere Gnosen
Um unser Webangebot stetig zu verbessern, nutzen wir Cookies. Mehr dazu in unserer Datenschutzerklärung. Sind Sie mit der Verwendung von Cookies einverstanden?
Сдвинулись все приоритеты советской политики. Если начиная с 1945 года в центре внимания постоянно находилась восточноевропейская империя — особенно в кризисные