Медиа

Германия – чемпион мира по преодолению прошлого

Включите в Германии вечером телевизор и пощелкайте по каналам: как минимум на одном из них обязательно будет идти передача или документальный фильм о наследии национал-социализма. Преодоление прошлого — Vergangenheitsbewältigung — стало частью немецкой повседневности, оно включено в школьные программы, оно присутствует на улицах больших и маленьких городов в виде «камней преткновения», о нем ежегодно издаются десятки книг. С каждым годом на поверхность выходят все новые и новые темы, все новые и новые вопросы.

При этом разногласия о том, как правильнее всего работать с прошлым и говорить о нем, в Германии не утихают. Многим немцам кажется, что сделано еще недостаточно, однако со стороны их труд по осмыслению своей истории может выглядеть иначе. Американская писательница и философ Сьюзан Нейман, много лет прожившая в Берлине, считает, что мир может многому научиться у Германии. В особенности это касается ее родной страны, США, которые, по мнению Нейман, слишком мало задумываются о своей колониальной и рабовладельческой истории, о своем собственном расизме.

Книга Нейман «Учиться у немцев» (англ. Learning from the Germans) вышла в 2019 году и вызвала большой резонанс как в Америке, так и в Европе. Многие ее критики полагают, что «учиться» у нации, развязавшей Вторую мировую войну и устроившей Холокост, нечему. Тем более сегодня, когда в стране вновь заговорили о росте антисемитских и ксенофобских настроений. 

Однако тезис Нейман заключается вовсе не в призыве «списать» преступления Германии, а в том, чтобы обратить внимание на то, как эти преступления можно и нужно расследовать — и как компенсировать нанесенный ими ущерб. Причем на примере не только Западной, но и Восточной Германии. О своем видении немецкой истории и о том, чему именно можно научиться у немцев, Нейман рассказала в интервью воскресному приложению к швейцарской газете Neue Zürcher Zeitung.
 

Источник Neue Zürcher Zeitung (NZZ)

Немцы заходят слишком далеко, повторяя, что они все еще недостаточно сделали

NZZ am Sonntag: Гюнтер Грасс в 1990 году не приветствовал воссоединение Германии. Он говорил, что немцы еще не искупили свою вину за Освенцим. Сейчас немцы наконец расплатились по долгам?

© susan-neiman.deСьюзан Нейман: Да. Что не означает, что Германия все сделала правильно. Но если сравнивать с остальным миром, то Германия — чемпион по осмыслению и преодолению прошлого. Единственный долг, который еще не оплачен, — это долг перед ГДР. Так называемая вторая волна осмысления прошлого — это позор. Такое высокомерие Западной Германии по отношению к Восточной, пренебрежение, с которой Запад подмял под себя Восток, не заметив роли оппозиции в ГДР, — как будто восточные немцы действительно только о бананах и мечтали! Это поглощение больше всего напоминало мародерство. Даже просьбу сохранить гимн ГДР не выполнили — а ведь это был бы правильный ход! Для иностранцев гимн ФРГ до сих пор звучит как “Deutschland über alles”. 

Ваша новая книга называется «Учиться у немцев». Многие немцы рассмеются вам в лицо, если вы им об этом скажете. И все же вы ее написали. Почему?

Мне был нужен провокационный заголовок для США, где книга вышла в прошлом году. В моей родной стране знания о нацизме обратно пропорциональны символическому значению нацистов. Нацисты для американцев — это абсолютное зло, но об их истории они не знают ничего. Правда, после избрания Трампа и безумной резни в Шарлоттсвилле многие американцы оказались готовы к мысли о том, что собственную историю необходимо осмыслить и преодолеть — и что, может быть, есть смысл поучиться у немцев. 

 В Германии признают то, что вы называете ее «чемпионством»?

Явно недостаточно. Но было бы дурным тоном хвалиться: смотрите, как мы здорово покаялись. Если бы мою книгу написал немец, критики не оставили бы от него живого места. И, возможно, были бы правы. Но немцы заходят слишком далеко, повторяя, что они все еще недостаточно сделали. Это уже самобичевание. Я бы очень хотела сказать немцам: здесь нет повода для гордости, но есть повод для чувства собственного достоинства. Каждая страна должна признать свои преступления. Но потом приходят правые и говорят: «Ну нет, вот так у нас и забирают национальную идентичность». 

Это неправда. Если накладывать табу на разговор о своих преступлениях — невозможно строить будущее. 

Совершенно верно. Но с правыми я бы согласилась в одном: каждой стране нужны герои. 

А, собственно, почему?

Если человек ненавидит родителей, не находит в них ничего хорошего — значит, он не стал взрослым. Так же и со страной. Если есть герои — значит, есть олицетворенные ценности. 

Вы пишете, что сегодняшние немцы, по всем опросам общественного мнения, менее подвержены праворадикальным взглядам, чем, например, англичане или французы. Что за условия сделали возможным такое образцовое преодоление прошлого?

Должно было пройти время, а вместе с ним и уйти люди. Но просто смены времен и поколений недостаточно. Очень важны были письменные свидетельства подлинных жертв, благодаря которым немцы больше не могли считать себя жертвами Второй мировой. Жан Амери, например, один из моих героев. А потом пришла эта ярость поколения 1968 года в адрес своих родителей и учителей. Ее сегодня подают в тривиальном психологическом ключе, что несправедливо. Это было подлинное нравственное неприятие, очень многие люди разорвали со своими семьями. Это было невероятно болезненно, беспощадно по отношению к себе самим, вплоть до самоистязания. Рождаемость тогда очень снизилась — в качестве примера у молодежи перед глазами были только семьи старых нацистов.

И все же широкая общественная и научная дискуссия тоже сыграла важную роль. Взять хотя бы выставки о преступлениях вермахта.

Несомненно. И так же важна ГДР, где никогда не забывали о том количестве нацистов, которые в Западной Германии заняли многие важные посты. Здесь все это отвергалось как пропаганда. И все же это была правда. И западные немцы прекрасно это понимали. 

В Западной Германии нацисты задержались очень надолго

Вы пишете, что Восточная Германия гораздо решительнее обходилась со своим нацистским прошлым и гораздо основательнее с ним справилась. Судебных приговоров было вынесено вдвое больше, чем на Западе, а если сопоставить с численностью населения — вшестеро больше. Но на это вам сейчас каждый скажет: “Ну хорошо, это был приказ политического руководства”. Что бы вы на это ответили?

Когда мы сравниваем Восток и Запад в послевоенные десятилетия, то видим, что антифашизм в ГДР внедрялся сверху, а в ФРГ он пробивался снизу. А хотелось бы видеть оба направления. Своей книгой я хочу убедить людей в Германии в том, что им следует признавать заслуги обеих сторон. Вот тогда можно было бы гордиться по-настоящему удавшейся работой по осмыслению и преодолению прошлого, и настоящим воссоединением Германии — внутренним, духовным. 

И все же: Восточная Германия лучше справилась со своим прошлым, чем Западная...

Да. Когда в 1985 году Вайцзеккер сказал, что в 1945-ом случился День освобождения, его носили на руках. А ведь он даже не вспомнил, что с момента основания ГДР конец войны там всегда отмечали именно как День освобождения. 

В Западной Германии нацисты задержались очень надолго. Настоящей денацификации там не случилось. Остановились на «биологическом» решении вопроса. Поэтому, действительно, можно говорить о том, что нацисты никуда не делись. И все же: усиление праворадикальных тенденций и антисемитизм — это международный феномен. Видеть тут чисто немецкую проблему — несколько провинциально. 

Рост правого насилия — вспомним хотя бы недавнее массовое убийство в Ханау — не заставляет вас усомниться в немцах, которых вы так превозносите?

Нет. Это была террористическая атака, и Германия — всего лишь одна из многих стран, в которых мы видим проявления праворадикального террора: от Норвегии, через Новую Зеландию, до США.

А не может быть такого, что мы, рожденные после войны, судим о вещах поверхностно? Последовательная денацификация точно пошла бы Германии на пользу?

Ну конечно, пошла бы на пользу. Но тогда уж надо было бы обойтись без Холодной войны. Большинство населения Германии после Второй мировой было за демилитаризацию и нейтралитет. Но ни США, ни СССР допустить этого не могли. А ведь хорошо могло бы получиться. 

Возместить ущерб за смерть и рабство невозможно, но необходимо хотя бы попытаться

Поговорим о репарациях. На душу населения восточные немцы заплатили странам-победителям 110 марок — а западные 3. О чем это говорит?

Советский Союз никого ни о чем не спрашивал, просто разбирал железнодорожное полотно и увозил рельсы, отвинчивал и забирал краны из квартир. Так что дело тут не в том, что восточные немцы проявили великодушие, а западные поскупились. В то же время надо четко сказать, что экономические проблемы ГДР во многом были связаны с этими репарационными выплатами. Этого никто не признает — в том числе потому, что на Западе на Вторую мировую войну смотрят прежде всего с еврейской точки зрения. Это я могу сказать именно как еврейка. 

Да, я бы этого не сказал.

Разумеется. Но нацисты уничтожили не только евреев, но и 20 миллионов мирных граждан других национальностей. 50 тысяч американцев погибли, освобождая Европу. А красноармейцы? Их погибло 6,2 миллиона. Каждый раз, когда я сообщаю американцу или британцу, что Вторая мировая была выиграна не в Нормандии, они просто понять не могут, о чем это я. 

А почему вообще так важны репарации?

Если ты у меня что-то сломал или разрушил, то должен заплатить за причиненный вред. Это, если угодно, космический закон. Конечно, возместить ущерб за смерть и рабство невозможно, но необходимо хотя бы попытаться. 

А если бы ГДР уцелела, то смогли бы там разобраться с преступлениями сталинизма?

Об этом многие говорят. Но я не уверена. Не знаю, может ли социализм существовать в отдельно взятой стране. Капитализм настолько силен, что попытка построить достойный социализм в такой маленькой стране, как ГДР, наверное, обречена. Достойное, просвещенное социалистическое общество в ГДР, наверное, оказалось бы довольно быстро поглощено капитализмом. 

Но в целом вы считаете, что страна должна смотреть в лицо своей истории, не уклоняться от ответственности за свое прошлое — иначе у нее не будет хорошего будущего. 

Да, я бы именно так и сказала. 

Вы еще говорите: для других стран Холокост стал такой черной дырой, которая помогает им навсегда забыть о собственных преступлениях. 

Да, задним числом для многих Холокост пришелся очень кстати — за ним оказалось так удобно прятаться. 

Так что же, немцы сами себе делают только хуже, без конца настаивая на том, что Холокост — это нечто абсолютно уникальное?

Немцы должны говорить об уникальности Холокоста, а евреи — о его универсальности. Это формулировка Цветана Тодорова. И в ней нет парадокса. 

Роль жертвы гораздо проще других ролей

Вы уверены, что быть преступником — это часть немецкой идентичности? Ведь остается и тоска по роли жертвы. 

Конечно, стремление найти себя среди жертв тоже никуда не девается. Желание быть жертвой, кстати говоря, исторически довольно новый феномен. Роль жертвы гораздо проще других ролей. Каждый народ побывал и жертвами, и палачами. Сложности начинаются, когда кто-то видит себя только с одной стороны. 

В конце книги вы пишете, что работа по осмыслению и преодолению прошлого слишком сосредоточилась на жертвах, что она идет «в мире, перенасыщенном жертвами». Что вы имеете в виду?

Жертва пассивна, она бездействует. Раньше все хотели быть героями, соперничали за эту роль. А теперь конкуренция идет среди жертв, некоторые называют это олимпиадой страданий. 

И как это нас характеризует? 

Это значит, что у нас проблема. Идет пересмотр истории, которая всегда интересовалась только великими мужами. Конечно, это правильно — дать право голоса тем, кто прежде был вынужден молчать. Но эти голоса все меньше рассказывают о том, что они сделали в мире, и все больше о том, что мир сделал с ними. Такая нравственная позиция мне кажется проблематичной. Даже Трамп хочет быть жертвой. 

Вот и давайте поговорим о Трампе. Вы пишете: «Обама — это американская мечта, Трамп — американский кошмар». Почему?

Представьте себе, что было бы, если бы сорок лет назад вы увидели фильм с таким персонажем. Все бы сказали: «Это коммунистическая пропаганда. Таких уродов, идиотов, таких тупых американцев не бывает». Мне уже за Джорджа Буша-младшего бывало стыдно. Но этот намного хуже!

Вы находите общие черты между трампизмом и подъемом нацизма в Германии.

Не я одна. Ведь не случайно в прошлом году мою книгу в США приняли так хорошо. Во-первых, Трамп — расист, он постоянно нападает на разные этнические группы, использует антисемитские клише. При нем очень выросло число преступлений на почве ненависти — то есть насилия с расистскими мотивами. Это доказано, этого никто не может отрицать. Во-вторых, Трамп испытывает ярко выраженное презрение, даже ненависть к образованию. 

Но это не похоже на нацизм. Среди нацистов, на ведущих ролях, было много очень образованных людей. 

Вы правы, это так. Но и Трампа поддерживает много образованных людей. Им очень нравятся его налоговые поблажки. 

Вы уже несколько десятилетий живете в Берлине. Считаете ли Вы себя немкой?

Нет. Я еврейская интеллектуалка, космополитка, нигде не пустившая корней.

А вообще человеку нужна родина?

Если бы мне подарили вторую жизнь, я бы хотела, чтобы у меня была родина. Но жизнь одна, и я очень рада прожить ее как гражданин мира. 

читайте также

Gnose

Пакт Гитлера–Сталина

23 августа 1939 года гитлеровский министр иностранных дел Иоахим фон Риббентроп и сталинский нарком иностранных дел Вячеслав Молотов подписали в Москве договор о ненападении между Германией и Советским Союзом. Пакт Молотова-Риббентропа, в западной традиции именуемый пактом Гитлера-Сталина, заложил основу для начала Второй мировой войны в Европе.

Gnose

«Не все было напрасно»: чем похожи и чем отличаются ностальгия по СССР и «остальгия» в Германии

В Восточной Германии «остальгия» приняла форму коллекционирования старых телевизоров, магнитофонов и резиновых космонавтов. Почему бывшие гэдээровцы так дорожат вещами – в гнозе историка Моники Рютерс.

Гнозы
en

Штази и «проработка» социалистической диктатуры в Германии

В 1970-е годы одна восточная немка, которая жила с двумя детьми без мужа и отличалась особой любовью к порядку, начала замечать, что кто-то стал перевешивать с места на место полотенца в ванной комнате. Потом кто-то стал переставлять местами цветочные горшки. Маленькие изменения случались то тут, то там. Поначалу она заподозрила в шалостях детей, но те обиделись. Женщина была вхожа в диссидентские круги и в конце концов решила, что это проделки Штази — всемогущей восточногерманской госбезопасности. Но ни дети, ни единомышленники не могли поверить, что такое возможно. В конце концов она сошла с ума и покончила с собой. Только после открытия архивов Штази ее дети узнали, что их мама была права.

Зная такие истории, легче понять, почему в конце 2019 года случай Хольгера Фридриха — предпринимателя, который купил газету Berliner Zeitung, но умолчал о том, что несколько лет был осведомителем Штази, — вызвал такой резонанс в Германии. По доле в общей численности населения сотрудников Штази было в несколько раз больше, чем агентов КГБ. Сегодняшнюю Германию часто называют образцом такого осмысления прошлого, которое способствует укреплению демократии и мешает стране откатиться назад. Тем удивительнее может показаться, насколько скромны масштабы преследования бывших агентов Штази.

Спецслужба с самой большой долей сотрудников среди обычных граждан

Бывшая резиденция Штази в восточноберлинском районе Лихтенберг — это огромный комплекс, состоящий из пятидесяти с лишним домов и сооружений, строительство которых началось в 1950-е годы в узнаваемом стиле скромной социалистической угрюмости. С улицы видна только небольшая часть громадного квартала. Удивительно, что в годы социализма это было единственное место в ГДР, где возникали проблемы с парковкой: машина была только у каждого четвертого жителя Восточной Германии (в Западной — у каждого второго), но сотрудникам госбезопасности места не хватало. 

Министерство госбезопасности, Штази (Staatliche Sicherheit — буквально «государственная безопасность»), и само было поистине гигантской структурой. Считается, что по доле сотрудников среди граждан страны (90 тысяч на 16 миллионов человек) это была крупнейшая спецслужба мира, в три раза больше КГБ. Численность «неофициальных сотрудников» была еще выше — больше 200 тысяч человек в середине 1970-х годов. Иными словами, около 1,5% населения ГДР прямо сотрудничали со Штази.

Причина в непосредственном соседстве с главным идеологическим врагом коммунистического блока в Европе — ФРГ. Значительную часть деятельности Штази составлял контроль над теми, кого просто заподозрили в намерении уехать. В результате досье было примерно на половину населения ГДР. В подавляющем большинстве случаев это были совсем небольшие дела, которые открывались по запросу отдела кадров на работе, но иногда они достигали ста томов. Многие досье распухали из-за того, что Штази руководствовалась идеей, что ненужной информации не бывает. Так, спецслужба хранила около 6 тысяч образцов человеческих запахов, которые при необходимости могли опознать собаки. 

Именно из-за близости к ФРГ в начале 1970-х годов, когда Советский Союз и США договорились о «разрядке», а ГДР превратилась в «витрину социализма», Штази отказалась от практиковавшихся ранее открытых репрессий и перешла к «более тонким» методам работы, которые на оперативном жаргоне назывались «разложением личности» (Zersetzung). Обычным делом было распускание слухов о сотрудничестве со спецслужбой, но иногда Штази добивалась не просто дискредитации, но и ментального уничтожения человека. Правозащитнику Райнхарду Шульдту регулярно спускали колеса велосипеда, из-за чего он постоянно опаздывал на встречи с единомышленниками. Детей другой женщины, вовлеченной в подпольную политическую активность, перестали брать в школьные кружки, поездки, на выступления. По школе распускали слухи, что это из-за матери, которая якобы была проституткой. Таким образом Штази добилась фактического разрушения этой семьи. 

На Штази работали все: мужчины, женщины (но значительно меньше) и даже дети

По мнению современных ученых (обоснованному, правда, данными самой Штази), большинство осведомителей соглашались на сотрудничество со спецслужбами по идеологическим причинам, реже в этом была материальная заинтересованность, лишь в небольшом числе случаев госбезопасности приходилось прибегать к угрозам и шантажу. 

Для вербовки Штази предпочитала совершеннолетних мужчин. Среди осведомителей спецслужбы всего 17% составляли женщины. Считалось, что они недостаточно точно выполняют указания своих кураторов и проявляют излишнюю самостоятельность, а на вопрос «Почему сделали так, а не по-другому?» регулярно отвечали: «Думала, так лучше». Кроме того, встречи офицеров с неофициальными сотрудниками, как правило, назначались на обеденное время (чтобы не привлекать излишнего внимания), а женщинам было особенно трудно выкроить его из-за необходимости успеть «зайти в магазин», что в ГДР считалось женским делом. Наконец, общение женщин-осведомительниц и мужчин-офицеров иногда становилось совсем неформальным, или, в определениях социалистического времени, «аморальным». Попытка обуздать это явление с помощью запрета на встречи наедине (только в присутствии еще одного офицера) имела только ограниченное воздействие. Лишь немногие женщины сумели дослужиться до офицерского звания в Штази; одна из них занималась надзором над восточногерманскими неонацистами, так как своей нордической внешностью вызывала у них доверие. 

Как правило, Штази не вербовала несовершеннолетних, но случались и исключения. Самому молодому из установленных на сегодняшний день осведомителей было 11. Мальчик рос в семье проверенных партийцев, но сам учился плохо, хулиганил и однажды попытался выкрасть классный журнал. На «месте преступления» его застиг школьный вахтер, который вызвал не кого-то из учителей, не родителей, не полицию, в конце концов, а своего куратора из Штази. Тот, недолго думая, под угрозой разоблачения заставил мальчика подписать бумагу о сотрудничестве. Однако шло оно довольно специфически: его приглашали на явку — он соглашался и не приходил, просили написать об учительнице — он соглашался и не писал... В конце концов школьника вызвали к директору (который, по восточногерманским правилам, всегда знал о завербованных учениках, чтобы исключить сексуальное насилие над ними и другие злоупотребления со стороны кураторов), устроили ему выволочку и заставили писать объяснительную, которую он начал со слов «Ябедничать — НЕХОРОШО!»

Но иногда сотрудничество Штази с подростками приводило и к более печальным последствиям. На исходе 60-х годов дрезденский священник Оскар Брюзевиц регулярно организовывал среди местной молодежи футбольные матчи. Сам он играл за более слабую команду, а самый сильный игрок всегда в другой, но каждый раз просился поиграть с ним вместе. Священник постоянно отказывался, и в итоге парень страшно обиделся на него. Проблема в том, что он был не только классным футболистом, но еще и осведомителем Штази. Донес на священника, упомянув, в частности, что, играя в футбол, тот снимает рясу и штаны, очевидно, чтобы переодеться в более подходящий костюм. В органах делу не дали хода, но спустя семь лет Брюзевиц вышел на одну из площадей Дрездена, расставил антисоциалистические лозунги, облил себя бензином и совершил самосожжение. Уже через час политбюро правящей Социалистической единой партии Германии приняло решение, что его необходимо представить сумасшедшим. На следующий день партийная газета Neue Deutschland вышла со статьей, в которой, в частности, было сказано, что священник-диссидент имел обыкновение играть с детьми в футбол без штанов.

Против открытия архивов выступали прежде всего власти ФРГ

Осенью 1989 года, с началом массовых протестов против коммунистического режима в Восточной Германии, требования ликвидировать Штази и предоставить обществу доступ к ее документам оказались в числе главных. С начала декабря, уже после падения Берлинской стены, протестующие начали занимать местные отделения госбезопасности, 15 января 1990 года десятки тысяч человек штурмовали штаб-квартиру Штази в Лихтенберге, где в эти дни безостановочно работали шредеры, уничтожавшие досье, которые в одночасье стали опасными для их составителей. Входы в здание они забаррикадировали с помощью не только стульев, столов и шкафов, но и дефицитных товаров из спецприемников, рассчитывая таким образом отвлечь протестующих. До сих пор популярна конспирологическая версия, будто заводилами толпы быстро стали сами сотрудники Штази, которые якобы увели ее от самых деликатных мест...

Начало официальной «проработке» прошлого в том же 1990 году положило некоммунистическое правительство, сформированное по итогам первых демократических выборов в ГДР. Парламентский комитет по роспуску спецслужб возглавил бывший диссидент Йоахим Гаук — будущий первый глава Федерального архива Штази и федеральный президент объединенной Германии в 2012–2017 годах. При его активном участии был разработан и принят закон «О защите и использовании персональных данных», который должен был обеспечить доступ граждан к архивам Штази сразу после объединения Германии. 

Однако парадоксальным образом против выступили власти ФРГ, которые хотели включить документы спецслужбы в общую архивную систему и, таким образом, отложить их публикацию на десятилетия. Согласно одной версии, руководство Западной Германии опасалось появления компрометирующих сведений, касающихся собственной элиты; согласно другой, начала «охоты на ведьм» в самой бывшей ГДР. Но в итоге под влиянием восточногерманской общественности и западных интеллектуалов, у которых уже был опыт денацификации, решение об открытии архивов все же было принято.

Граждане бывшей ГДР, а также ученые и журналисты получили доступ к досье, хранением которых занялось специальное Ведомство по документам Штази во главе с Гауком. По состоянию на конец 2019 года с запросами на получение информации обратилось более 3,5 миллиона человек, пик пришелся на первые годы после падения социалистического режима. Правда, в полученных делах нередко содержатся большие купюры, так как сведения, которые касаются третьих лиц и могут нарушить неприкосновенность их частной жизни.

Кроме того, после объединения Германии все государственные служащие ГДР были обязаны повторно обратиться с заявлениями о приеме на работу. В эти анкеты был добавлен вопрос о сотрудничестве со Штази — официальном или неофициальном. Причем под госслужащими (нем. Beamter) в Германии понимаются не только собственно чиновники, но также судьи, прокуроры и работники государственных школ и вузов. Их анкеты отправлялись на проверку в то же ведомство Гаука.

Постепенно в немецком языке закрепилось слово Aufarbeitung, которое на русский язык точнее всего переводится как «проработка». Этим термином называют не просто осмысление, а действенную рефлексию по поводу тоталитарного и авторитарного прошлого, как правило, при активном участии государства. Она выражается, в частности, в том, что результаты научных изысканий по теме популяризируются и активно распространяются в обществе. 

Несмотря на то что пример Германии во многом считается образцовым с точки зрения преодоления диктатуры, формальные численные результаты, по крайней мере, люстрации оказались довольно скромными. К декабрю 2014 года в службу по управлению архивами Штази поступило свыше 1,7 миллиона запросов на проверку госслужащих, а число уволенных составило приблизительно 55 тысяч человек. 

Еще скромнее результаты уголовного преследования лиц, подозреваемых в нарушении прав человека. Из ста тысяч начатых расследований меньше полутора тысяч были доведены до суда, и подавляющее большинство осужденных получили штраф или условные сроки. Все это заставило известную восточногерманскую правозащитницу художницу Бэрбел Болей сетовать: «Мы хотели справедливости, а получили верховенство права». Тем не менее осенью 2019 года действие закона о документах Штази было продлено до 2030 года, при этом они попадут в обычный федеральный архив, что, как опасаются некоторые эксперты, может в итоге затруднить к ним доступ.

читайте также
показать еще
Motherland, © Таццяна Ткачова (All rights reserved)