В последние пару недель некоторые европейские страны анонсировали постепенное ослабление карантинных мер. Так, в Германии с понедельника открылись некоторые магазины, а с 4 мая постепенно возобновятся занятия в школах. Тем не менее все массовые мероприятия отменены как минимум до конца лета, границы закрыты, и об их открытии речи пока даже не идет. В Италии, Франции и Испании, где число умерших особенно велико, по-прежнему действует комендантский час.
Можно сказать, что вместе с пандемией коронавируса в жизнь западных стран неожиданно вернулось государство — не как либеральный «ночной сторож», а как регулятор повседневной жизни. Одна из причин: помимо рекомендаций ученых, в борьбе с болезнью властям европейских стран приходилось частично ориентироваться, в том числе, на опыт Китая, который первым принял удар болезни, — а там мощь государства никогда особенно не ослаблялась. В СМИ это породило большую дискуссию: что страшнее — сам вирус или те меры, которые правительства разных стран вводят с целью остановить его распространение?
Итальянский философ Джорджо Агамбен — автор известной работы «Homo sacer» — одним из первых резко высказался против введения карантинных мер: пандемия, по его мнению, дала государству идеальный повод для установления неограниченной власти под предлогом защиты граждан.
Но корректно ли называть коронавирус «предлогом» и, тем более, проводить такие параллели? Ведь болезнь представляет реальную угрозу для людей по всему миру. Этим вопросом задается немецкая писательница и журналистка Нора Боссонг. Полемизируя с Агамбеном в колонке для Zeit-Online, она призывает не забывать о многочисленных конституционных ограничениях, которые наложены на сами власти в западных странах.
В России с ее историей эта дискуссия приобретает особое звучание — сработают ли здесь те конституционные ограничения, о которых пишет Боссонг?
«Суверен — это тот, кто принимает решение о чрезвычайном положении». Вряд ли Карл Шмитт поможет в борьбе с коронавирусом, и все же пандемия дает нам повод не только послушать подкасты с симпатичным вирусологом Кристианом Дростеном, но и перечитать «Политическую теологию», которая как раз и начинается с этих знаменитых слов. Если вам не по душе Шмитт, то можно почитать Джорджо Агамбена, который в работе «Homo sacer» описал тоталитарные режимы XX века, опираясь на тезисы Шмитта, а теперь пытается предостеречь нас от наметившихся в наши дни проявлений тоталитаризма. Но порой он бьет мимо цели, и это не только создает серьезную проблему, но и требует обсуждения.
Когда в Италии только начиналась эпидемия коронавируса, Агамбен был еще уверен в том, что общество столкнулось с опасной разновидностью чрезвычайного положения, и видел угрозу не в самом вирусе, а в заразительности вводимых государством ограничений. Он обличал меры, стесняющие демократические ценности, права граждан и угрожающие установлением чрезвычайного положения на постоянной основе — и все из-за болезни, не более опасной, чем обычный грипп.
Джорджо Агамбен вполне мог поменять мнение всего неделю спустя, однако перед этим в заочную полемику с ним вступил философ Славой Жижек, придерживающийся, подобно самому Агамбену, левых взглядов: «Реакция Агамбена — крайнее проявление широко распространенного среди левых убеждения, будто „гипертрофированная паника“, вызванная распространением вируса, с одной стороны, легитимирует усиление контроля государства над гражданами, а с другой — снова делает расизм приличным („во всем виноваты китайцы“). С этой точки зрения, вирус — это искусственный конструкт, а его реальная опасность в расчет не берется».
Не помогут ни саботаж, ни алармизм
Позицию Агамбена можно не разделять или даже отвергать полностью, однако такие высказывания необходимы нам, чтобы не терять бдительность и обсуждать происходящее. Речь, в общем, об очень простом вопросе: как позитивная свобода, то есть свобода действовать самому, соотносится с негативной, то есть со свободой от спасительного вмешательства других? Общепринятый ответ гласит: «Свобода одного человека заканчивается там, где начинается свобода другого». Похожим образом отвечает леволиберальный философ Джудит Шкляр: «Любой взрослый человек должен быть в состоянии без страха и предубеждений принимать решения о тех или иных аспектах своей жизни в том количестве и объеме, в котором это не затрагивает такую же свободу любого другого взрослого человека». Однако ныне мы столкнулись с ситуацией, при которой будущее со всей его неопределенностью приобретает особое значение, и провести границу очень нелегко.
Сегодня нам не помогут ни саботаж, ни алармизм, а только критическое осмысление принятых ограничительных мер, ведь именно это и отличает свободное общество, даже во время чрезвычайного положения. Конспирологические теории и огульное, почти рефлекторное недоверие к любым действиям властей никогда не были особенно конструктивны. Тем же представителям крайне левого фланга, которые сейчас надеются на крах политической системы, не стоит забывать: кризисы действительно могут вести к дестабилизации, способствующей смене режима, однако до того же самого уже додумались и праворадикалы. В этом отношении предостережение Агамбена справедливо: привыкание общества к чрезвычайному положению и ограничению привычных прав и свобод готовит почву, скорее, для авторитарного режима, нежели для анархии.
Агамбен против Агамбена
Против Агамбена свидетельствует сам Агамбен, ведь чрезвычайное положение, о возвращении которого он предупреждает, подробно описано в его же программной работе «Homo sacer». В ней Агамбен рассматривает статью 48 Веймарской конституции, которой государство злоупотребляло настолько часто, что чрезвычайное положение стало рутинным, а Конституцию в итоге подменили чрезвычайные декреты нацистского режима. Агамбен пишет, что в те времена чрезвычайное положение «перестало обуславливаться врéменными внешними обстоятельствами, представляющими реальную угрозу, и стало неотличимо от нормы».
Парадоксально, но именно это и успокаивает: сейчас все по-другому, хотя бы потому что угроза действительно существует. Кроме того, допустимость в случае эпидемии ограничений привычных прав и свобод — от свободы передвижения до тайны переписки — прописана в Конституциях. Таким образом, установлены четкие пределы: скажем, данные о перемещениях людей, собранные для противодействия эпидемии, нельзя использовать для других целей просто потому, что кому-то это покажется удобным. Агамбену удается привязать свои рассуждения [о тоталитарном характере чрезвычайного положения — прим.ред.] к текущей ситуации в Италии лишь благодаря тому, что он отрицает реальность угрозы, которую несет эпидемия вируса, и объявляет ее если не фейком, то раздутой паникой. Это досадно по двум причинам. Во-первых, потому что недооценка реальной, а не сфабрикованной пандемии разрушительна. Во-вторых, потому что помимо защиты собственно от вируса нам сегодня как никогда нужен трезвый взгляд на перемены в государственной политике, дабы не проспать момент, когда властью действительно начнут злоупотреблять. И взгляд этот должен быть предельно точным.
Другие отношения между гражданином и государством
От исторической эпохи, описанной в книге «Homo sacer», нынешнюю ситуацию отличает еще и то, как национал-социалисты обращались с «голой жизнью»: тогдашняя власть по своему произволу могла уничтожать — и уничтожала ее — в концлагерях. Нынешние меры по спасению и защите каждой отдельной жизни основаны на совершенно противоположном характере отношений между государством и человеком. Чем тотально не доверять властям во время пандемии, лучше задаться вопросом: что может мешать спасению и защите жизней, какие ограничения могут стоять на этом пути? Не является ли анахронизмом национально-государственный принцип распределения жизненно важных медицинских ресурсов? Нельзя защищать только собственное население исходя из того, что жизнь всех остальных имеет меньшую ценность. Будет ли спасение жизней успешным, мы увидим на примере таких мест, как катастрофически переполненный лагерь для беженцев на острове Лесбос. Если мы закроем глаза на происходящее там, наше общество потеряет право говорить о солидарности.
Сейчас не время бойкотировать или дезавуировать принятые меры предосторожности, но следует помнить и о том, что в свободном демократическом обществе такие ограничения прав и свобод всегда экстраординарны. Именно поэтому нам необходимо постоянно следить за балансом между государственным вмешательством и гражданскими свободами. Мы не должны допустить того, о чем предупреждает Агамбен, — плавного превращения чрезвычайного положения с сопутствующими ему ограничениями в новую нормальность. Того, чтобы эта ситуация использовалась для насаждения антилиберального господства, угрожающего свободе как таковой, под лозунгом: «Люди уже привыкли, давайте так жить и дальше!» Над всем этим стоит задуматься — это поважнее, чем очередная закупка на черный день.
