Медиа

Война в Украине и темные стороны немецкой культуры памяти

Накануне 9 мая в Берлине развернулась судебная борьба вокруг публичной демонстрации российских и украинских флагов. Год назад под запрет попали те и другие, полиция изначально настаивала на том же самом. По итогам тяжбы в этом году флаги Украины разрешены, а России и Советского Союза — запрещены.

Спор вокруг знамен — небольшая часть большой дискуссии о позиции, которую Германия должна занять по поводу российской агрессии против Украины. Сразу после ее начала канцлер ФРГ Олаф Шольц заявил о «смене эпох» и объявил о планах усилить немецкую армию. Его речь в бундестаге была сразу же названа «исторической», но в ней он лишь мельком упомянул помощь самой Украине в борьбе с интервентами. Весь следующий год прошел под знаком обвинений в нерешительности в адрес немецкого правительства. Особенно активен был бывший посол Украины в Германии Андрей Мельник, который даже в какой-то момент сравнил Шольца с «обиженной ливерной колбасой» (Владимир Зеленский уволил Мельника в октябре 2022 года). 

В итоге власти Германии согласились на поставки в Украину тяжелого вооружения, в том числе современных танков «Леопард». Немецкие военные поставки с начала войны превысили 3,5 миллиарда евро, по этому показателю Германия занимает третье место в мире после США и Великобритании. И тем не менее их доля в ВВП страны — 0,1% (у тех же США — 0,2%, а, например, у Польши — почти полпроцента).

Осторожность, с которой действуют немецкие власти, вызывает возмущение в Украине, но вполне соответствует общественному мнению в самой Германии. В марте 2022 года, сразу после начала войны, 63% опрошенных немцев выступало против поставок тяжелых вооружений Украине. И даже спустя год почти две трети опрошенных против поставок Украине современных боевых самолетов; от 31% до 40% граждан Германии считало уже оказанную помощь чрезмерной (и лишь от 17% до 22% — недостаточной),

Историк Штефан Шольц в статье для портала Geschichte der Gegenwart объясняет, что немцев подводит упрощенное представление о пацифизме и войне, которое они сформировали из осмысления своего национального опыта Второй мировой.

Источник Geschichte der Gegenwart

Многие немцы критически относятся к поставкам вооружения для Украины, сопротивляющейся российской агрессии. Если верить соцопросам, часть населения Германии разделяет неуверенность политиков, особенно представителей [правящей] СДПГ, в этом вопросе. По телевидению, в прессе и в открытых письмах общественные деятели выражают не только несогласие с поставками тяжелых видов вооружений, но и общую тревогу и сомнения в целесообразности вооруженного сопротивления, с учетом жертв и возможной эскалации конфликта.

При этом часто косвенно, а порой и явно ссылаются на опыт Германии во Второй мировой войне и связанные с ним уроки. Правда, учитывая, сколько времени прошло с тех пор, личными воспоминаниями могут теперь поделиться лишь немногие участники дискуссии (приходя при этом к разным выводам, как, например, Клаус фон Донаньи и Герхарт Баум). Некоторые, как Харальд Вельцер, ссылаются на то, о чем рассказывали в их семьях. Но куда большую роль в целом играет общественная культура памяти, сложившаяся за последние десятилетия и формирующая в обществе и особый взгляд на историю, и оценку настоящего.

«Переживающей “смену эпох” Германии» срочно необходима «открытая и полная рефлексии дискуссия относительно новой исторической ориентации», пишет Михаэль Вильдт в контексте дискуссий о связи между Холокостом и колониализмом. Но война в Украине тоже испытывает немецкую культуру памяти на прочность. Возникает вопрос, какую роль она играет в сдержанной и нерешительной позиции Германии по поводу военной поддержки Украины. Нужна ли в этом контексте некая переоценка или корректировка незыблемых, казалось бы, установок и категорий этой культуры?

«Никогда больше» 

Точкой отсчета и главным негативным событием для немецкой культуры памяти, безусловно, и сегодня остается Холокост. С 1980-х годов лозунг “Nie wieder Auschwitz” («Аушвиц — никогда больше!») был как основным элементом культуры памяти, так и руководством к действию. С ним же многократно увязывался, прежде всего в левых кругах, и пацифистский лозунг “Nie wieder Krieg!” («Война — никогда больше!»). Долгое время они были двумя сторонами одной медали, ведь Холокост стал возможен только из-за захватнической войны, которую начала Германия. И в то же время Освенцим был освобожден лишь благодаря военным операциям союзников, а конец трагедии Шоа смогла положить только военная сила.

Что для реализации принципа «Аушвиц — никогда больше!» может потребоваться военное вмешательство, постепенно становилось ясно в 1990-е годы в ходе югославских войн, причем принятие этого факта было очень болезненным и дискуссионным процессом. И даже несмотря на это доминирующим осталось представление, что кто-кто, а Германия в силу своей истории обязана быть особенно сдержанной при любых военных действиях.

Исторический груз Германии — это развязанная ею Вторая мировой война, которая причинила неизмеримые страдания другим народам и под конец превратила в жертв и самих немцев. С тех времен окрепло убеждение, что любая война — противозаконное дело, особенно если им занимаются сами немцы. В первую очередь это касалось конфликтов, которые не сопровождаются явным геноцидом.

Но причиной и основным мотивом военных действий со стороны союзников в годы Второй мировой войны стала отнюдь не попытка предотвратить или прекратить уничтожение евреев, а агрессивная экспансионистская политика Германии. Связанные с этим немецкие преступления, которые геноцидом назвать нельзя, — захватническая война, бомбардировки городов, массовые депортации гражданского населения на принудительные работы, расистская и жестокая оккупационная политика, особенно в Восточной Европе, — закрепились в немецкой культуре памяти в меньшей степени. В тех же странах, что пострадали от этих злодеяний, о них не забыли. Именно эти преступления из сегодняшней перспективы легитимируют борьбу предков против национал-социалистической Германии, как и распространенное там фундаментальное убеждение, что войны могут быть необходимы.

Сопротивление бесполезно

В отличие от своих бывших противников сами немцы не обладали опытом широкого и успешного сопротивления, которое привело бы к освобождению от национал-социализма. Наоборот, в их памяти война связана с борьбой отнюдь не за правое дело, лишь в очень редких случаях это была борьба против национал-социализма, и всякий раз — тщетная. Краткий итог Второй мировой войны для немцев заключается в том, что сражения на поле боя складывались плохо, а редкие примеры вооруженного сопротивления нацизму были безуспешными.

«Наши предки [...] оказывали сопротивление, и мы должны делать то же самое сегодня», — заявления, подобные этому недавнему высказыванию британского публициста Пола Мейсона, сложно себе представить в Германии. В актуальной немецкой культуре памяти отсутствует как исторический опыт борьбы за правое дело, ставшей необходимой, так и примеры, когда насильственное сопротивление преступному противнику было бы не только морально оправданным, но и успешным. Напротив, в Германии опыт сопротивления, не принесшего никаких результатов, заложил основу для послевоенной памяти, которая в долгосрочной перспективе привела к столь широкому отрицанию любых форм войны и насилия.

Это же подвело для немцев черту под возможностью иметь о войне героическую память. Культура памяти союзников и оккупированных народов в этом отношении значительно отличается: память о солдатах, бойцах сопротивления и партизанах, которые после долгой борьбы наконец победили национал-социализм, пожертвовав здоровьем или жизнью, стала надежным обоснованием для героического исторического нарратива. Эта культура памяти никуда не делась до сих пор, причем немцы с их постгероическим высокомерием часто относятся к ней насмешливо, как к пережитку прошлого. Очень поздно и очень медленно в немецкой культуре памяти формировалось понимание того, что благодаря именно такой борьбе Германия не только потерпела поражение, но и была освобождена.

Самоощущение жертвы и высокомерие просвещенных

Между тем память о солдатах-победителях из союзнических армий в Германии противоречива. Прежде всего, советские солдаты Красной Армии — которых уже тогда называли просто «русские» — до сих пор считаются насильниками, сначала изгнавшими коренное немецкое население из восточных областей страны, а потом оккупировавшими Восточную Германию. Из-за этой памяти в том числе сохраняется некий страх перед «русскими», которые могут оказаться страшными и жестокими, так что лучше их не провоцировать, а договариваться мирно.

О самих себе у немцев сформировалось двойственное коллективное представление — как о народе, ставшем одновременно и палачом, и жертвой. Поначалу, и это растянулось на многие годы, Германия воспринимала себя как жертву войны и произвола со стороны союзников, и лишь позже к этому чувству добавилось осознание собственных преступлений, в первую очередь в связи с Холокостом. «Проработка» этой части собственной истории — это сегодня неотъемлемая часть немецкой культуры памяти. В связи чем иногда, например в телевизионных ток-шоу, проявляется чрезмерно самоуверенное и высокомерное отношение немцев к другим — якобы не столь развитым в этом отношении — народам, которые, например, недостаточно глубоко изучили собственную историю коллаборационизма. Немцы также подчас дают понять, что не нуждаются в чьих-либо поучениях по поводу истории, так как уже с лихвой выполнили работу над ошибками.

Солидарность и сдержанность

Несмотря на то что в немецкой культуре памяти закрепилось осознание преступной роли своей страны в годы Второй мировой, после окончания холодной войны усиливается и ощущение себя жертвой. В различных медиа это особенно хорошо видно с начала 2000-х годов. Сегодняшняя солидарность с Украиной как с жертвой российской агрессии и готовность граждан Германии в массе своей поддержать украинцев объясняется, в частности, наличием этой культурной памяти о собственном опыте участия в войне.

Сочувствие и стремление помочь украинским беженцам (а это в основном женщины и дети), вероятно, — одно из последствий немецкого ощущения себя жертвами: при мысли о послевоенных беженцах и изгнанниках в памяти немцев возникают прежде всего женские образы. И наоборот: визуальный образ мужчины-солдата и прежде, и теперь олицетворяет для них в первую очередь связь с неким преступлением; мужчины, сражающиеся на войне, в немецкой культуре памяти — это всегда картина в темных тонах, которая по-прежнему играет важную роль, в том числе в дискуссии о военной помощи Украине. 

Эгоцентризм памяти и робость политики

На протяжении десятилетий после Второй мировой войны культура памяти в Германии развивалась нелинейно. Немецкое общество доказало свою способность ставить под сомнение и при необходимости корректировать уже, казалось бы, устоявшиеся образы исторического самовосприятия. Раньше эту способность немецкого общества к рефлексии с большим уважением отмечали и другие страны. Однако теперь начали раздаваться и другие голоса: так, лидер либеральной польской оппозиции и бывший председатель Европейского совета Дональд Туск недавно заметил, что может сложиться впечатление, что Германия извлекла неверные исторические уроки.

На фоне захватнической войны России против Украины становится ясно, что для немецкой культуры памяти по-прежнему характерен заметный эгоцентризм. Слишком редко в расчет бралось то, что помнят о войне соседи Германии и ее бывшие противники. Слишком редко в процессе столь тщательного изучения собственной истории принималась во внимание историческая память этих стран, слишком мало ей отводилось места. В результате сегодняшнее восприятие Украины зачастую одновременно и сдержанно-робкое, и самодовольно-высокомерное. Такой подход никоим образом не поможет Украине справиться с экзистенциальной угрозой, исходящей от России. Не защитит он от связанной с этим опасности и демократию в Европе, за сохранение которой несет свою долю ответственности и немецкая культура памяти.

читайте также

Gnose

Для них даже не строили концлагеря. Холокост на территории СССР

Из 6 миллионов жертв Холокоста больше двух с половиной миллионов жили на территории СССР. Некоторые из них попали в польские концлагеря, другие остались на оккупированных немцами территориях — но почти все погибли.  Об этой войне на уничтожение — в гнозе профессора Дитера Поля.

 

Гнозы
en

Бабий Яр: что немцы помнят о Холокосте на территории СССР и стран Балтии

Память о Холокосте в Германии связана прежде всего с Освенцимом. Образы этого лагеря — например, рельсы, ведущие к баракам, — заставляют немедленно вспомнить об истреблении европейского еврейства; среди миллионов людей, которые ежегодно посещают мемориал в Освенциме (музей Аушвиц-Биркенау), много индивидуальных путешественников и туристических групп из Германии. Места резни на территории бывшего СССР и в странах Балтии не вызывают и толики подобного интереса. В Германии практически забыты бесчисленные ущелья и леса Литвы, Украины, Беларуси и западных областей России, где шли массовые убийства. Но почему?

НЕМЕЦКАЯ ВЕРСИЯ

В Германии не забывают об убитых евреях Польши, а также Западной и Юго-Восточной Европы в немецких концлагерях; куда меньше помнят об истреблении советских и балтийских евреев. Но и культура памяти об Освенциме и о Холокосте как таковом также возникла не сразу.1

Память о Холокосте после Второй мировой войны

Тема Холокоста далеко не сразу после войны стала частью политической культуры Германии. Напротив, многие нацисты сделали карьеру в послевоенной ФРГ; а общество долгое время не порицало преступлений нацизма. В ГДР значительное число убийц-немцев предстало перед судом — но государство позиционировало себя как антифашистское, отвергая всякую связь с нацистским режимом. В отличие от ФРГ, в ГДР политические элиты были скорее готовы признать преступный характер войны, которую Германия вела на Востоке, в том числе и по личным мотивам, — но и там в официальных исторических нарративах послевоенного периода для Холокоста места не находилось. Только начало юридической переоценки нацистской эпохи в конце 1950-х и в 1960-х годах заставило западногерманское общество обратиться к этой теме. Среди наиболее важных процессов — громкий суд над Адольфом Эйхманом в Иерусалиме (1961) и франкфуртские процессы по Освенциму в последующие годы.

Однако к началу 1970-х интерес общественности снова угас и с новой силой поднялся только в конце десятилетия, когда в Германии показали американский телесериал «Холокост — история семьи Вайс». В следующем десятилетии были предприняты решающие шаги, которые и сформировали современный подход Германии к теме Холокоста. В речи, произнесенной 8 мая 1985 года, федеральный президент Рихард фон Вайцзеккер впервые назвал окончание войны освобождением, а не поражением, и почтил память различных групп жертв. В так называемом «споре историков», который велся в 1986 и 1987 годах на страницах немецкой прессы, победили те, кто рассматривал ответственность за Холокост как основу идентичности ФРГ. 

Политики в определенной степени последовали совету историков: с 1996 года 27 января стало Днем памяти жертв нацизма. В этот день в 1945 году Красная Армия освободила лагерь смерти Освенцим (Аушвиц-Биркенау) — так что и выбор этого дня подсказывает, что для общественной памяти Германии именно Освенцим стал символом Холокоста. Это нашло отражение и в формуле «Освенцим не должен повториться никогда» (Nie wieder Auschwitz).

Тот факт, что сам Освенцим не был забыт, изначально был обусловлен усилиями бывших польских заключенных. В 1947 году по их инициативе был создан музей. Первоначально он был задуман прежде всего как коммунистический мемориал польского сопротивления, но в 1960-е годы музей приобрел международный статус благодаря серии «национальных выставок», курируемых странами, откуда происходили жертвы преступлений. ГДР отвечала за оформление немецкой экспозиции, которую можно увидеть и сегодня. Наконец, в 1968 году впервые была показана выставка, посвященная убийству евреев.

Без места

Для немецкого общества не существует символа истребления советских евреев, сравнимого с образом Освенцима. Если об этой странице Холокоста что-то и знают, то прежде всего о массовом убийстве в Бабьем Яру2, совершенном членами СС, военнослужащими вермахта и сотрудниками немецкой полиции совместно с украинскими сообщниками 29 и 30 сентября 1941 года возле только что захваченного Киева. За два дня они расстреляли более 33 000 евреев. Это крупнейшая резня за все время Холокоста показывает, что главную роль в преступлениях Германии на советской земле сыграл вермахт.

Есть несколько причин, по которым многие подобные места — например, Дробицкий Яр под Харьковом и IX форт в Каунасе — почти неизвестны в Германии. Во-первых, жертв Холокоста на территории Советского Союза и аннексированных им областей немцы и их подручные часто не отправляли в газовые камеры, а расстреливали сразу после захвата города или села. Лагеря тоже существовали (можно назвать Малый Тростенец в Беларуси), но не в таких масштабах, как в оккупированной Польше. Бесчисленные места преступлений, часто расположенные на окраинах небольших городов, просто физически исчезли, заросли лесом и травой. Кроме того, еще в начале 1942 года штандартенфюрер СС Пауль Блобель получил приказ устранить следы немецких преступлений, особенно в Польше и Украине.

Во многих случаях сделать это не удавалось. Но после 1945 года советское государство не поощряло память о том, что происходило в этих местах во время Второй мировой войны, — в отличие от польского правительства, которое сохранило память об Освенциме. В Советском Союзе воздвигали монументальные памятники, прославлявшие победу в Великой Отечественной войне и героизм советских людей. Эта культура памяти не оставляла места для тех, кто находился во власти немцев и их подручных, тех, кто не имел возможности защищаться.

Без голоса

Люди со всей Европы, выжившие в Освенциме, писали и рассказывали о пережитом. Их голоса постепенно становились достоянием общественности. Яркий пример этого — итальянский писатель Примо Леви, чье произведение «Человек ли это?» было опубликовано в Германии в 1958 году. Кроме того, некоторые из тех, кто выжил и говорил по-немецки, регулярно выступали публично как свидетели истории. Советское еврейство было лишено подобного голоса. Это еще одна причина, по которой трагедия евреев из СССР и стран Балтии менее известна в Германии по сей день. 

Свидетельств не хватало, потому что очень мало кому удавалось выжить при массовом расстреле. Кроме того, сыграла роль советская маргинализация еврейских нарративов. Отчасти она связана с антисемитизмом, распространенном в Советском Союзе, — но основная причина в том, что специфика еврейского опыта не вписывалась в господствующее представление о советских народах, равно пострадавших от немецких фашистов. Если в 1943 году еще мог выйти очерк Василия Гроссмана «Украина без евреев»3, то после войны таким текстам уже не было места.

Очерк, который Гроссман написал, когда в качестве военкора рассказывал о продвижении Красной Армии на Запад, ярко демонстрирует контраст между опытом украинцев и опытом евреев. Украинскому народу пришлось оплакивать бесчисленных жертв немецкой оккупации: «Ни в одном украинском городе или селе нет такого дома, где бы вы не услышали негодующего слова о немцах, где бы за эти два года не были пролиты слезы, где бы не посылали проклятий немецкому фашизму; нет дома без вдов и сирот. Эти слезы и проклятия впадают притоками в большую реку народного горя и народного гнева — днем и ночью плывет ее страшный и скорбный гул под украинским небом, почерневшим от дыма пожаров». 

Но среди украинского населения, пишет он, остались те, кто мог рассказать свои истории. Уникальность преступления против евреев заключалась в том, что они были уничтожены «только потому, что были евреями». Он пишет об истребленных, опустевших деревнях: «Но есть на Украине села, в которых не слышно жалоб, не видно заплаканных глаз, где тишина и покой, и я подумал, что так же, как молчат козары, молчат на Украине евреи. Нет евреев на Украине. […] Народ злодейски убит». 

Кроме того, атмосфера холодной войны осложняла выжившим советским евреям и их потомкам путь к западной общественности. Роман-эпопея «Жизнь и судьба» Гроссмана, в котором он так впечатляюще описал гибель еврейского населения СССР, был опубликован в Германии только в 1984 году — с большим риском, после того как он стал жертвой цензуры в Советском Союзе4.

Без внимания

Но и на те немногие голоса, которые все же прозвучали, в Германии не обращали особого внимания. Так было, например, с артисткой Диной Проничевой, одной из немногих, выживших в Бабьем Яру. Она выступала как свидетельница на процессе против Куно Каллсена и нескольких других эсэсовцев, когда они отвечали за свое участие в убийствах на окраине Киева перед западногерманским судом в Дармштадте. 29 апреля 1968 года она рассказала о пережитых ею чудовищных событиях, но немецкая общественность не проявила особого интереса. Только местная газета Darmstädter Echo отозвалась подробной статьей5. Другие свидетельства, опубликованные позже в ФРГ, например, дневник писательницы Марии Рольникайте о Вильнюсском гетто, практически неизвестны в Германии по сей день6.

И здесь мы подобрались к еще одной причине, по которой убийство советских евреев занимает так мало места в политике памяти Германии, — к вытеснению своей вины. Война против Советского Союза следовала иной логике, чем война на западном фронте. Антибольшевизм нацистов сохранился в ФРГ в форме нового республиканского антикоммунизма в контексте западной интеграции. По окончании войны принято было говорить о «походе на Россию», а большинство солдат не считали себя преступниками, хотя вермахт с самого начала вел настоящую войну на уничтожение. Воспоминания о войне на Востоке были сфокусированы на «Сталинградском мифе» о страданиях немецких солдат, преданных собственным руководством в сталинградском котле. Этот миф перекрывал другие аспекты войны, о которых виновные, как правило, молчали даже в своих семьях7. В Германии сильна была вера в то, что вермахт (в отличие от СС) был «чист» и не участвовал в Холокосте. О чем свидетельствуют публичные протесты и в целом крайне эмоциональная реакция, с которой были встречены выставки Гамбургского института социальных исследований в 1995-1999 и 2001-2004 годах. Там были представлены документы, доказывающие ведущую роль немецких вооруженных сил во множестве преступлений в Восточной Европе — включая Холокост8.

Свести память о попытке уничтожить еврейство Европы к памяти об Освенциме было во многом удобно: таким образом круг преступников можно было ограничить эсэсовцами, занимавшимися усовершенствованием технологий безликого массового убийства в лагерях. Выставки, посвященные вермахту, подкашивали этот нарратив, показывая тесную связь между войной на уничтожение и Холокостом, в том числе и на территории СССР. Они заставили широкую общественность пересмотреть свои взгляды — однако правые и консервативные круги не были готовы к этому даже в 1990-х и начале 2000-х годов. Даже тогда они выступали против того, чтобы найти преступлениям вермахта место в политике памяти.

Восприятие войны с Советским Союзом в Германии продолжает меняться. По случаю восьмидесятой годовщины нападения на СССР федеральный президент Франк-Вальтер Штайнмайер произнес речь, которая привлекла большое внимание прессы. Он указал на невероятные масштабы войны на уничтожение на восточном фронте и отметил, что многие ее события до сих пор слишком малоизвестны в Германии. При этом он упомянул и расстрелы еврейского населения на оккупированной немцами территории Советского Союза9. Остается надеяться, что в ближайшие годы представления жителей Германии о Холокосте перестанут ограничиваться Освенцимом и другими концлагерями.


1.Hansen I. "Auschwitz: Never Again!" The Creation of a Symbol and the Everyday Life of a Memorial Site 1945–1955. Göttingen, 2015 
2.Относительная известность Бабьего Яра подпитывается разными источниками. Во-первых, расстрел фигурировал во второй серии американского телесериала «Холокост — история семьи Вайс», который транслировался в Германии в январе 1979 года по центральному телеканалу ARD. Во-вторых, немецкоязычная писательница Катя Петровская несколько лет назад снова напомнила об этом преступлении широкой публике: в повести «Возможно, Эстер», за которую  она получила престижную премию Ингеборг Бахманн в 2014 году, она пишет о своей прабабушке, которая была убита в Бабьем Яру. 
3.Очерк был опубликован в московской ежедневной еврейской газете «Эйникайт» («Единство») в двух номерах (за 25.11.1943 и 2.12.1943) на идише. Газета была закрыта в 1948 году. Перевод с идиша на русский Рахили Баумволь можно прочесть здесь [доступ: 24.9.2021]. 
4.Полная версия, которая была опубликована только в 2007 году, вызвала больший ажиотаж в немецкой прессе. 
5.Статья «In der Grube den Fangschüssen entkommen. Erste russische Zeugin berichtet im Kommando-Prozeß über das Massaker bei Kiew», Darmstädter Echo, 30.4.1968, S. 8; также в журнале Osteuropa, 71, 1–2 (2021), S. 59–61. Только в 2021 году ее показания были полностью напечатаны в немецком переводе: «Aussage der Zeugin Dina Proničeva, Kiew»: Osteuropa, 71, 1–2 (2021), S. 47–57. Об истории ее показаний см. в том же журнале: Berkhoff. K.S. Aussage in der Heimat der Täter. Dina Proničeva im Callsen-Prozess. Osteuropa, 71, 1–2 (2021), S. 41-46. 
6.Morina C. Legacies of Stalingrad: Remembering the Eastern Front in Germany since 1945. Cambridge, 2011. 
7.Wette W. Stalingrad. Mythos und Wirklichkeit einer Schlacht. Frankfurt a. Main, 2012. 
8.Hartmann C., Hürter J., Jureit U. Verbrechen der Wehrmacht. Bilanz einer Debatte. München, 2005. 
9.Выступление федерального президента Франка-Вальтера Штайнмайера 18 июня 2021 года в Берлине переведено на русский язык [последний доступ: 24.9.2021] 

Подготовка этой публикации сделана при поддержке:

 

 

 

 

При содействии Совместной комиссии по изучению новейшей истории российско-германских отношений

 

 

читайте также
Gnose

Остарбайтеры

Среди забытых жертв национал-социализма — «остарбайтеры», граждане Советского Союза, депортированные во время войны на принудительные работы в Германию. Даже сегодня, 75 лет спустя, их судьба в тени забвения.

Gnose

Пакт Гитлера–Сталина

23 августа 1939 года гитлеровский министр иностранных дел Иоахим фон Риббентроп и сталинский нарком иностранных дел Вячеслав Молотов подписали в Москве договор о ненападении между Германией и Советским Союзом. Пакт Молотова-Риббентропа, в западной традиции именуемый пактом Гитлера-Сталина, заложил основу для начала Второй мировой войны в Европе.

показать еще
Motherland, © Таццяна Ткачова (All rights reserved)