Медиа
taz

«Русофобия» — пропагандистский ярлык. Но проблема существует

Официальная российская пропаганда активно прибегает к слову «русофобия», объявляя ей фактически любую критику властей России. Из-за этого многие оппоненты режима Владимира Путина и просто независимые эксперты считают сам термин некорректным и пропагандистским. Все это сильно усложняет научное изучение и публичное осмысление вопроса, существуют ли в европейских обществах предрассудки в отношении россиян и других уроженцев Восточной Европы — не связанные с политикой российских властей.

Журналистка taz Эрика Зингер поговорила об этом с несколькими немецкими учеными, специализирующимися на восточноевропейской истории. Они едины в том, что антиславянская ксенофобия в Германии имеет очень давние корни и нацистские преступления по отношению к славянам во время Второй мировой войны — лишь самое жесткое ее проявление, которое в современной ФРГ еще и теряется на общем фоне нацистских деяний. 

От стереотипов о восточных европейцах и прямой агрессии сегодня, в частности, страдают российские немцы. Их предки стали жертвами гонений в СССР, потому что были немцами, а в сегодняшней Германии их, наоборот, многие «полноценными» немцами не считают. Впрочем, даже это не «русофобия», о которой говорят российские пропагандисты, потому что затрагивает она и уроженцев других стран Восточной Европы.

Слово «русофобия» — это пропагандистский ярлык. Но проблема aнтиславянизмa существует — ее анализ в газете taz.

Источник taz

Антирасистские протесты и дебаты, в том числе дискуссия о колониальном прошлом Германии, сейчас в разгаре. Это важно и нужно как знак, что процесс осмысления идет, хоть и очень медленно. В этом дискурсе, однако, есть слепое пятно: незамеченными остаются анти-восточноевропейский и антиславянский расизм.

Идущая ныне дискуссия о расизме наглядно демонстрирует, что преступления национал-социалистов (и в первую очередь — преступления вермахта в Восточной Европе) еще не до конца проработаны и осмыслены, а вопрос о славянофобской традиции мало изучен.

Антиславянский и анти-восточноевропейский расизм в Германии действительно существует и опирается на давнюю традицию, утверждает Яннис Панайотидис, исследователь миграционных процессов и директор Исследовательского центра истории трансформаций Венского университета (RECET). Панайотидис считает все нынешние споры на тему расизма по отношению к людям белой расы упрощенными.

Люди из Восточной Европы сталкиваются с дискриминацией не из-за того, что они белые, а вопреки этому. Все зависит от того, кого в них увидит расист, говорит Панайотидис.

Расизм — это не «черное против белого»

По словам Панайотидиса, расизм часто понимается как противопоставление чернокожих людей белокожим, хотя в реальности дискриминация никогда не была основана исключительно на цвете кожи, особенно в Европе. Так называемая «расовая теория», распространенная в XIX и начале XX века, делила человечество не только на черных и белых, а еще на «цивилизованных» европейцев и «варварские, отсталые» народы на востоке. Апогея такая классификация достигла в нацистских представлениях о «славянском недочеловеке» и антисемитском образе «восточноевропейского еврея».

Уже в эпоху Просвещения Восточная Европа в глазах Западной превратилась в отсталый регион. Прежний водораздел между «образованным югом» и «варварским севером» сменился на противопоставление цивилизованного Запада «отсталому Востоку».

В Германии выраженная славянофобия приобрела особенно угрожающие формы, говорит Ханс-Кристиан Петерсен, преподаватель Института истории университета Ольденбурга, специализирующийся на истории России и Советского Союза: «Начиная с XVIII века в письменных источниках прослеживается идея так называемого немецкого культуртрегерства, согласно которой немцы принесут свет знаний жителям "дремучего Востока"». То же самое мы видим и в рассказах путешественников, которые постоянно подчеркивают отсталость и нецивилизованность на востоке Европы. Этот взгляд сверху вниз характерен для колониализма и показывает, что ограничивать существование немецкого колониализма периодом между 1884 годом и концом Первой мировой войны было бы неверно.

Эта давняя идейная традиция находит выражение в понятии «немецкого Востока». В то время Восточная Европа мыслилась как незанятое пространство — «место, свободное от культуры, которое можно было совершенно заново обустроить и заполнить ценностями собственной культуры и цивилизации», рассказывает Петерсен. Свое наихудшее проявление этот подход нашел в «Генеральном плане Ост», разработанном нацистами и сегодня едва ли не вытесненном из коллективной памяти.

Преступный план Гитлера

Развязав в 1941 году войну с Советским Союзом, Гитлер мечтал захватить «жизненное пространство на востоке» вплоть до самого Урала, заселить его немцами и использовать полученные ресурсы для снабжения страны. На территории аннексированной Польши и на западе СССР планировалось расселить пять миллионов немцев. Планировалось депортировать или умертвить 31 миллион человек, а 14 миллионов представителей «чуждых народов» — использовать для принудительного труда. Славянскому и еврейскому населению грозили голод, насильственная эксплуатация, депортация и смерть. Лишь ход войны помешал осуществлению этого преступного плана. По словам Панайотидиса, антиславянский расизм в немецком контексте перешел в геноцид.

Тем не менее вплоть до начала 2000-х годов нацистским преступлениям в Восточной Европе не уделялось достаточного внимания. Импульсом к осмыслению тех событий стал второй выставочный проект о преступлениях вермахта, организованный в 2001 году. Сыграли роль и споры о принудительном труде в годы Второй мировой войны, основание фонда «Память, ответственность и будущее» в 2000 году, а также то, что подневольным работникам и работницам из Восточной Европы начали выплачивать компенсации.

И все же в общественной дискуссии тема преступлений национал-социализма в Восточной Европе по-прежнему занимает незначительное место, хотя за прошедшие десятилетия появилось множество подробных научных работ и исследований по данному вопросу. Удивительно, что все эти данные практически не нашли отражения в антирасистском дискурсе.

Страх перед «конкуренцией жертв»

Пробелы в знаниях легко устранить, однако многих борцов с расизмом, помимо неосведомленности, объединяет еще и нежелание признать страдания восточных европейцев, которые те претерпели из-за расизма и ксенофобии. Складывается впечатление, что эти активисты боятся конкуренции со стороны других жертв расизма или просто отказывают другим в праве считаться таковыми.

В ноябре прошлого года, в разгар президентской кампании в США, журналист Хаснаин Казим в своем твиттере возмутился тем, что на телевидение в качестве экспертов-американистов приглашают некомпетентных людей: «Это как при Гельмуте Коле, когда российским немцем мог считаться кто угодно — даже тот, у кого в семье 200 лет назад жила немецкая овчарка». Его твит был подвергнут критике, которую Казим вначале проигнорировал. Но потом удалил этот твит.

Получается, что Казим, сам постоянно страдающий от агрессии и расизма со стороны правых, нелестно отозвался о людях, испытавших то же самое. К сожалению, это не так уж удивительно. Журналист не только продемонстрировал незнание истории российских немцев, но еще и позаимствовал плоскую шутку о «немецкой овчарке» у правых: эта речевка была в ходу у них 20 лет назад.

Через несколько дней Казим все-таки извинился в фейсбуке, но его извинения лишний раз показали, что он не слишком-то продвинулся в осознании проблемы. Российские немцы, написал он, сразу получили гражданство Германии из-за своей «немецкой крови», а вот небелым мигрантам, к тому времени уже давно жившим в стране (в том числе семье Казима), пришлось преодолевать куда большие препятствия.

Насилие против переселенцев из бывшего СССР

В действительности российские немцы получали гражданство не из-за «немецкой крови», а из-за пережитых в ходе Второй мировой войны гонений и депортации. При этом переселенцам требовалось доказать «принадлежность к немецкому народу», т.е. свою этническую принадлежность. Но в Германии в них чаще всего видели просто «русских».

О расистских нападениях на мигрантов из стран бывшего СССР почти никто не знает — наверное, потому, что их сложно уместить в привычные категории. Может быть, эти люди просто показались всем слишком белыми, чтобы считаться жертвами расизма? Яннис Панайотидис пишет об этом в недавно изданной книге «Постсоветская миграция в Германии».

2 мая 2002 года возле ночного клуба группа молодых людей набросилась на переселенца Кайрата Батесова и его друга Максима К., называя потерпевших «грязными русскими». 23 мая 2002 года Батесов скончался от полученных травм. Суд не увидел в этом преступлении мотивов национальной ненависти.

19 декабря 2003 года в городе Хайденхайм праворадикалы зарезали трех «поздних переселенцев»: Виктора Филимонова, Вальдемара Аккерта и Александра Шляйхера. В этом случае суд также отказался говорить о расистской подоплеке дела.

Мигранты из бывшего СССР могут и сами совершать расистские нападения, что Панайотидис называет одним из парадоксов немецкого общества.

1 июля 2009 года в зале одного из дрезденских судов российский немец Алекс В. зарезал египтянку Марву Эль-Шербини, которая находилась на третьем месяце беременности. Националистический мотив тогда был очевиден.

О чем это говорит?

Наверное, о том, что различия между агрессорами и их жертвами не всегда столь однозначны, как многим бы хотелось. Реальность значительно сложнее сегодняшнего антирасистского нарратива.

читайте также

Gnose

Остарбайтеры

Среди забытых жертв национал-социализма — «остарбайтеры», граждане Советского Союза, депортированные во время войны на принудительные работы в Германию. Даже сегодня, 75 лет спустя, их судьба в тени забвения.

Гнозы
en

«Не все было напрасно»: чем похожи и чем отличаются ностальгия по СССР и «остальгия» по ГДР

И ГДР, и Советский Союз занимали особое место в мире. Маленькую ГДР постоянно сравнивали с Западом из-за ее пограничного положения и наличия государства-близнеца. СССР, наоборот, был огромной коммунистической супердержавой. Обе страны исчезли с географической карты. Но ностальгия по прошлому в каждой из них стала принимать собственные формы. 

С распадом социалистического блока и восточные немцы, и жители бывшего СССР оказались в состоянии свободного падения. Но удар по бывшим гражданам ГДР оказался слабее: их подхватила система социальной поддержки уже объединенной Германии. Падение бывших советских граждан оказалось куда ниже, и их никто не подхватил. Пусть даже Россия считала себя правопреемницей Советского Союза, все равно она в мгновение ока лишилась статуса сверхдержавы, господствующего положения в Восточной Европе, рынков сбыта и репутации нелюбимого, но уважаемого босса. В отличие от других стран восточного блока в России граждане не могли возложить ответственность за разруху и беспредел на другое государство.

После 1989 года границы открылись и стены пали. Но оказалось, что у Востока совсем иные представления об истории, чем у Запада. В этих представлениях сталинизм играл более важную роль, чем национал-социализм (который называли фашизмом), а Холокост почти не упоминался. Кроме того, вскоре на поверхность стала выходить ностальгия, вызванная раздражением от новой жизни: только-только избавившись от диктатуры партии, граждане оказались лицом к лицу с взорвавшими общество приватизацией и «турбокапитализмом». Жизнь при социализме начала представать перед ними в выгодном свете1. Наполнение и суть ностальгических практик в разных странах отличалась2.

В постсоветской России государство оказалось неспособным выполнять свои обязательства перед гражданами: зарплаты и пенсии систематически не выплачивались месяцами. Подобного опыта кризиса 90-х восточным немцам удалось избежать. Зато в России не было толпы так называемых «бессервессис», которые пришли на места гэдээровских функционеров. В России на вершине теперь уже приватизированной власти остались все те же представители старой элиты или их дети. Представление о преемственности государства, стиля управления и коммуникации, а также роль авторитета станут очевидны любому, кто посетит сегодня российскую школу. Историческая политика по сей день остается государственной монополией. Российское руководство умело использует ностальгию как политический ресурс и все активнее стремится к тому, чтобы восстановить утраченный статус великой державы. 

Официально провозглашенные ценности против предметов повседневного быта

Ностальгическая тоска по «безопасному миру, справедливому обществу, настоящей дружбе, взаимной солидарности и общему благополучию, одним словом, тоска по идеальному миру»3 в России проявляется прежде всего в детских воспоминаниях, любимых блюдах и в официальной позиции государства по поводу главных ценностей — безопасности и солидарности. В Восточной Германии, напротив, эта тоска воплотилась в отношении к предметам повседневного быта. 

Особая роль материальной культуры возникла неслучайно. Наиболее стойким соперничество двух стран-соседок во времена холодной войны оказалось в мире вещей и товаров. Предметы повседневной жизни имели политическую коннотацию. Если западные немцы с сочувствием и пренебрежением воротили нос от гэдээровских товаров и их «Красивого единого дизайна» (так же называлась выставка 1989 года), то во всех социалистических государствах западногерманские товары считались высшим символическим капиталом. Этот фетишизм распространялся даже на представителей руководящей элиты: Брежнев ездил на «мерседесе», а семейства Хонеккеров и Мильке окружили себя в Вандлице западногерманскими стиральными машинами и японской электроникой. В это самое время их отчаявшиеся сограждане тайком листали передаваемый из рук в руки каталог одежды Neckermann, но лишь те, у кого были родственники в Западной Германии, могли надеяться однажды подержать товары с картинки в руках. 

Удивительно, как быстро витрины гэдээровских универмагов, наполненные нелюбимыми прежде товарами, превратились в объект тоски и трепетных воспоминаний4. И, напротив, менее удивителен тот факт, что потом западногерманская продукция не оправдала возложенных на нее ожиданий. Вожделенные фирменные товары очень скоро потеряли свою символическую ценность. Во-первых, они стали доступны в избытке; во-вторых, оказались слишком дороги; а в-третьих, качество тех вещей, которые можно было себе позволить, оставляло желать лучшего. Вскоре тоска по товарам из утраченного социалистического прошлого начала играть ту же роль, что еще недавно — страсть к западногерманским.

Однако такая зацикленность на вещах, то есть материальных объектах, оказалась сугубо восточногерманской особенностью, которая не нашла точного аналога в России. Это можно объяснить разными причинами.

В ГДР, в отличие от России, множество составляющих повседневной жизни — например, электроприборы, одежда, автомобили, документы — в одночасье стали непригодны. В ходе воссоединения Германии многие из привычных товаров исчезли с полок магазинов, потому что никто больше не хотел их покупать. На фоне этих радикальных перемен многие люди (в основном среднего возраста) начали собирать исчезающие предметы быта. 

Болезненный опыт с документами Штази

Предметы быта, прежде имевшие политическую коннотацию, приобрели новое, эмоциональное значение. Этому поспособствовал болезненный опыт, связанный с открытием архивов Штази. В последние годы ГДР ее граждане идентифицировали себя не с государством, а с отдельными и любимыми кругами общения, в которых царили социальное равноправие, дружба и солидарность. Однако, как выяснилось, как раз эти круги были полны секретными агентами Штази и активно использовались для взаимной слежки и доносительства. Это усиливающееся разочарование окончательно уничтожило иллюзии о нахваливаемой в ГДР солидарности. Не в последнюю очередь именно по этой причине практики эмоционального воспоминания сфокусировались именно на вещах5

Предметы быта стали олицетворять и символизировать социалистический опыт идентичности6. Коллекционируя их, бывшие граждане ГДР пытались вернуть себе контроль и право на интерпретацию произошедших перемен, создавая для своего самосознания и понимания итогов собственной жизни «временную капсулу».

В 90-х годах на полках бесчисленных частных музеев культуры ГДР скапливались старые телевизоры, магнитофоны и резиновые космонавты. Люди больше не хотели хранить у себя эти предметы, но и выбрасывать их — тоже. Музеи предложили решение: сдать их, как на кладбище. Там они сохраняли свое достоинство, оставались в своем роде полезными и передавали знание о культуре ГДР последующим поколениям. Не все было напрасно: здесь покоятся достижения жизни граждан ГДР7.

Мания коллекционирования, частная и официальная музеализация ГДР — то, что фундаментально отличает ностальгию по ГДР от ностальгии по СССР. В России не было того обесценивания биографического опыта, которое в полной мере испытали на себе граждане ГДР после 1989 года8. В постсоветской России материальные условия жизни менялись не так быстро. Здесь не было таких эпических персонажей периода воссоединения Германии, как радующаяся своему первому банану Зонен-Габи. Покупательная способность была ниже, а таможенные пошлины на западные товары — выше. К тому же приватизация предприятий проходила медленнее, так что советские производства работали дальше. «Волги» и «москвичи» все еще ездили по дорогам, а квартиры пожилых людей до сих пор обставлены советской мебелью. Предметы быта советского времени не сдавались в музеи, а использовались дальше в повседневной жизни.

Советские вещи: не музейные экспонаты, а предметы быта

Именно поэтому в постсоветских ностальгических практиках речь идет больше о символах, служащих спусковыми механизмами воспоминаний и эмоций: о блюдах советской кухни, изображениях и шлягерах. Бывшие граждане СССР до сих пор ищут «тот самый вкус» в новых вариантах любимых фирменных продуктов того времени. Такие продукты, как молочный шоколад «Аленка», индийский чай, советское мороженое (пломбир), торт «Птичье молоко», докторская колбаса или плавленный сырок «Дружба» часто были в дефиците, а теперь напоминают одновременно и о бесконечных очередях, и о солидарности в добывании дефицитных товаров. И, наконец, о государственной заботе о гражданах.

Через приготовление и потребление ностальгических блюд опыт может быть воплощен, заново пережит и разделен с другими. Телевизионный канал «Ностальгия», основанный в 2004 году, не только показывает любимые советские фильмы, но имитирует советский формат телевещания и даже структуру программ советского телевидения9. Самая известная советская певица Алла Пугачева все еще дает концерты. Да, предметы быта советского времени тоже играют определенную роль, но только в виртуальных реконструкциях «СССР 2.0» в интернете10 и в группах в социальных сетях (ЖЖ, ВКонтакте или Одноклассники)11.

Ностальгия по Советскому Союзу как мейнстрим

В основе постсоветских ностальгических практик, таким образом, лежат моральные ценности, такие как солидарность и доверие, которые были необходимы для поддержания жизненно важных личных связей и теперь тесно связаны с воспоминаниями о советской повседневной жизни. В России нет ведомства, аналогичного публичному архиву Штази, которое могло бы разрушить эту картину. Если масштаб доносительства в СССР был соизмерим с системой «неофициальных сотрудников» Штази, то информация об этом не была обнародована. Основные достижения Советского Союза вспоминаются до сих пор: победа во Второй мировой войне, успехи в освоении космоса, а также счастливое советское детство. У них более долгий «период полураспада», чем у тех успехов социализма на мировой арене, которых достигла ГДР. Имя Гагарина до сих пор известно всем, а героев ГДР, таких как Зигмунд Йен, уже забыли. Возможно, это связано также с тем, что разговоры о переменчивом феномене «остальгии» уже поутихли, в то время как ностальгия по СССР проходит различные стадии развития и остается на сегодняшний день мейнстримом и частью официальной исторической политики России.


1. сравн.: Nadkarni, Maya/Shevchenko, Olga (2004): The Politics of Nostalgia: A Case for Comparative Analysis of Post-Socialist Practices, in: Ab Imperio 2 (2004) 4, стр. 487-519 .
2. Todorova, Marija/Gille, Zsuzsa (изд., 2012): Post-communist Nostalgia, Oxford; Todorova, Marija (изд., 2014): Remembering communism. private and public recollections of lived experience Southeast Europe, Budapest 
3. Velikonja, Mitja (2009): Lost in Transition: Nostalgia for Socialism in Post-Socialist Countries, in: East European Politics and Societies 23 (2009) H. 4, стр. 535-551, здесь стр. 535 
4. Betts, Paul (2000): The Twilight of the Idols: East German Memory and Material Culture, in: The Journal of Modern History, Vol. 72, No. 3 (September 2000), стр. 731-765, здесь стр. 762 
5. Betts, стр. 744
6.Betts, стр. 734 
7. Bach, Jonathan (2015): Consuming Communism: Material Cultures of Nostalgia in Former East Germany, in: Angé, Olivia/Berliner, David (изд.): Anthropology and Nostalgia, New York, стр. 123-138., здесь стр. 734 
8. Corney, Frederick C. (2010): Remembering Communism in Modern Russia: Archives, Memoirs, and Lived Experience, in: Todorova, Marija (изд.): Remembering Communism: Genres of Representation, New York, стр. 237-252, здесь стр. 246-7 
9. Kalinina, Ekaterina (2014): Multiple faces of the nostalgia channel in Russia, in: View: Journal of European Television History and Cult 5 (2014) H. 3, стр. 108-118 
10.Morenkova, Elena (2012): (Re)Creating the Soviet Past in Russian Digital Communities: Between Memory and Mythmaking, in: Digital Icons – Studies in Russian, Eurasian and Central European New Media 7 (2012), стр. 39-66 
11.Примеры СССР 2.0 в Интернете: Vaš 1922–91 god roždenijaMuzej TorgovliŽizn' v SSSRIstorija SSSRRodina – Sovetskij SojuzNaša Rodina – SSSR!Rodina SSSRSSSR naša RodinaProekt SSSR 2.0. Еще один пример – снятый при господдержке документальный сериал «Сделано в СССР» (Sdelano v SSSR
читайте также
Gnose

Советский Союз и падение Берлинской стены

«Насколько мне известно, это вступает в силу немедленно... сейчас». Эти слова привели к штурму Берлинской стены. Ни Кремль, ни советское посольство в Восточном Берлине не были в курсе. Историческое решение об открытии стены поздним вечером 9 ноября было принято без согласования с советскими «друзьями». Ян Клаас Берендс о реакции Москвы на драматические перипетии 1989 года.

Gnose

Чем отличаются восток и запад Германии

«Мы – один народ», – скандировали демонстранты в ГДР перед падением Берлинской стены в 1989 году. 30 лет спустя различия между восточными и западными немцами остаются важнейшей темой общественных дискуссий о немецком воссоединении. Кого можно назвать восточным или западным немцем? И в чем заключаются характерные «восточногерманские» черты?

показать еще
Motherland, © Таццяна Ткачова (All rights reserved)